Я усмехнулся и отогнул подпиленный «браслет» на левой руке. Затем освободил правую.
– Это для начала, сын мой. Сейчас вы подниметесь и поставите своим доумкам еще бочку вина, чтобы выпить за победу над попами и сеньорами. А это вам на похмелье.
Я пододвинул к себе «Светильник» и открыл второй тайник. Пальцы уткнулись в туго свернутый пергамент. Нет, не это. То, что мне надо, под ним.
– Здесь двадцать византийских солидов. Хватит?
Глаза де Гарая полезли на лоб. Их выражение мне не очень понравилось, а посему я достал из-за пояса изделие отца Иегудиила.
– А это для тех, кто будет слишком жаден.
Я нажал на бугорок – и лезвие, чуть дрогнув, застыло перед самым носом разбойника. Он клацнул челюстью, затем сглотнул:
– Двадцать солидов… – он переводил взгляд с золота на острие ножа, и я понял, что разбойник колеблется. Деньги перед ним, а мой нож – слабая защита. Значит, надо выбросить еще одну кость.
– А это – я достал пергамент, – доверенность на дом Барди в Тулузе. По этому документу я могу получить любую сумму под поручительство Сен-Дени. Но получить могу лишь я – и никто другой.
Челюсть защитника угнетенных вновь клацнула, затем начала отвисать. Наконец он перевел дух:
– Ну, поп! Цепи-то… Ну, хитер! Покажи доверенность!
Он долго, со знанием дела, разглядывал пергамент, затем вернул и покачал головой:
– Все точно! А я-то думал, чего вы тогда нас дубинами угостили? Ну, ясно – за золото свое боялись. Все-то вы попы таковы, за медяк удавитесь! Простого человека готовы со свету сжить за денье. Вон, неделю назад в Тулузе – страшно вспомнить!
– В Тулузе? – я неторопливо спрятал золото в пояс, сунул пергамент в рукав и, достав напильник, занялся последним «браслетом». – И что было в Тулузе, сын мой?
Он был согласен, и я решил не обращать внимания на болтовню.
– Вот как? – он покосился на напильник. – Вам бы, отец Гильом, в разбойники, а не в попы! А в Тулузе ваши схватили одного жонглера и его дочку за то, что те ризницу обчистили. Он-то ладно, но она совсем девчонка. Так им руки отрубили, сволочи. Да еще заперли в тюрьме до конца дней!
Я чуть не уронил напильник. Анжела? Но что он говорит? Неделю назад?
– Кого схватили? Жонглера? – как можно равнодушнее поинтересовался я.
– Ну да. Из Милана. Ризницу они обчистили лихо, что и говорить…
Итак, Тино Миланец и дочь его Анжела сидят в тулузской тюрьме. Да, интересно… Видит Святой Бенедикт, как интересно!
– Пойду! – де Гарай встал и вновь покосился на люк. – Поставлю ребятам еще бочонок. Только, поп, чтоб без обмана!
Я мог бы пожелать ему того же, но сдержался. Не обманет! Разговор о планах Его Высокопреосвященства небесполезен, но главное – вексель на дом Барди. Отец Сугерий знал, какую книгу брать нам в дорогу…
Он не обманул. Уже начало смеркаться, когда шум наверху постепенно стих. Заскрипел люк, в отверстии появилась озабоченная физиономия де Гарая.
– Эй, отец Гильом! Скорее!
Я отогнул последний «браслет» и шагнул к лестнице, которую разбойник поспешил опустить. Взгляд упал на обгорелую обложку «Светильника», и мне на миг стало жаль творение отца Гонория. Да Бог с ним! Пусть благородные разбойники оставят себе на память. Может, латынь выучат…
В доме все спали – с храпом, всхлипами, пьяным бормотанием. В воздухе стоял мощный винный дух. Мы вышли на улицу – точнее, на небольшую поляну в лесу. Де Гарай огляделся.
– Скоро стемнеет. Я проведу вас поближе к Памье, святой отец.
Наверное, он хотел сказать «поближе к Тулузе».
– Золото… Которое ребятам…
– У Памье и получите, сын мой.
Возле крыльца я заметил забытую кем-то дубину. Конечно, это не «посох» брата Петра, но вещь по- своему полезная. Я взвесил дубину в руке, и поглядел на разбойника. Тот покорно кивнул:
– Хорошо. Только надо поспешить. Ночью в лесу – сами знаете…
III.
Темнота застала нас в пути. К счастью, де Гарай хорошо знал местность и уверенно вел меня узкими лесными тропами. Мы почти не разговаривали. Он, вероятно, видел в мечтах всемирный бунт оборванцев – или порог дома Барди в Тулузе. Я же лихорадочно пытался сообразить, что делать. Надо ли идти в Памье? Может, действительно, сразу в Тулузу? Но к кому? К Его Преосвященству архиепископу? К Его Светлости? Нет, лучше уж в Памье.
Чем дальше, тем неувереннее выглядел де Гарай. Наконец он остановился. Послышался тяжелый вздох:
– Отец Гильом!
Я тоже остановился, стараясь понять, что смутило народного героя.
