– Пока вас не было, кое-что изменилось, и весьма…
Отвернулся я, в сторону поглядел – на улицу Сапожников, туда где пикаро не любят. Только бы он лица моего не заметил!
– Мы все-таки добились своего, Начо! Многих выпустили, мою невесту освободили из-под ареста домашнего, и отца ее тоже…
…Знаю!
– Завтра должны выпустить из узилища ее брата. Все-таки мы заткнули им глотку – золотом!
Кивнул я, все еще в сторону глядя. Эх, горяч он, сеньор Рохас, прямо как тогда, в «Императоре Трапезундском». Шумит, задуматься даже не хочет, с чего бы это Дракон на сей раз только золотом – не кровью – обошелся? Подобрел, что ли?
– Но Торквемада, этот мерзавец, не успокоился. По его приказу в Святейшем Трибунале Севильи составили списки – на двести человек почти. Там все – и я тоже, Начо. Понимаете?
Не выдержал я, остановился. Остановился, на него, сеньора лисенсиата, посмотрел. Да, похудел наш толстячок, одни усики прежними остались!
– Понимаете, Начо?
Я-то понимаю! Да что толку? Даже ежели целование крестное нарушу, расскажу все – поможет ли?
Ой, не поможет!
– Поэтому надо увозить всех – сразу. Вот отчего я искал вас, Начо. Вы сможете лодки подогнать через пять дней к пристани в Триане? В Кадис и Палос нельзя, там стража усиленная, потому как португальцы рядом…
Сглотнул я, к себе прислушался. Вроде как болит уже? Или просто страх к горлу поднимается?
– Но почему я, сеньор Рохас?
Удивился толстячок, изумился даже.
– Но… Нам не к кому больше! От вас только зависит, спасемся ли мы. Да и не во мне дело, женщины там, дети, старики. Мы заплатим, у нас есть золото!..
Ничего я не ответил. Повернулся, дальше пошел. Вот уже и Климент Святой виднеется. А за ним – и ворота с калиткой на запоре.
…А вдруг не впустят, сицилийцы клятые? Так и оставят подыхать – у ворот?
Да нет, впустят! Обещал мне Тот, Кто ночью ко мне заглянул. И не только обещал – по полочкам все расписал. И разговор этот, про беглецов, – тоже. Не думал я лишь, что сам сеньор лисенсиат ко мне обратится.
И ведь даже рассказать не могу. Потому – не понимаю. Ну, ничегошеньки!
– Хорошо, сеньор Рохас. Лодки будут. Я постараюсь.
…Если бы я! Без меня подгонят. Знать бы только – зачем.
Как благодарил он, про благородство да смелость всякую вещал – не слушал я даже. И не потому, что стыдно стало. Уплывут они, бедолаги. Так и сказал Он: «уплывут». Далеко ли – иное дело.
Верно ребята с Ареналя рассказывали – честный Он обмен предлагает. Вот и мне предложил.
ХОРНАДА XXXVI.
О том, как довелось мне в зеркало поглядеться.
– Ах, еретик ты злокозненный! – вскричал фра Луне, новый кус козьего сыра на стол выкладывая. – Морщится еще! Да сыр этот сестра мне прислала, сама его делала.
– Мяса, мяса ему, злодею, хочется, – прогудел фра Мартин, из баклажки глиняной прихлебывая. – Колбасы всякой, да грудинки, или там жаркого на вертеле…
Я не спорил – хочется, конечно. Тем более, день не постный – скоромный. Но и сыр, которым меня потчевали, неплохим оказался.
…Всю ночь мутило – после того, как противоядия хлебнуть дали. А к утру напротив – жрать захотелось.
А вообще, дивны дела твои, Господи! Чего творится, а?
– Ох, и еретик он, правда, фра Мартин?
– Правда, фра Луне!
Все там же мы, в допросной. Только горбуна бесы куда-то унесли, зато вся парочка – жердь да громоздкий – в сборе. И я с ними сам-третий.
Сидим, закусываем, скатерку в сторону сдвинули, дабы пятнами не попортить.
– А не удивить ли нам его, злодея этого, фра Луне?
– Удивить, удивить, – закивала жердь. – Спесь с него сбить! Что, Гевара, вор морской, небось все вина, какие в мире есть, перепробовал?
– Было дело, – согласился я, к сыру прикладываясь (а молодец сестричка, знает толк!). – Пивал.
