– Правда, фра Мартино! – взвизгнула жердь. – Разве не жарят они лук и чеснок на растительном масле, оттого и воняют гнусно – и они сами, и дома их. Воняют! Воняют! Воняют!..
Я не удержался – принюхался. Кажется, я попал в синагогу!
– …Они мерзкие, гадкие, уродливые, похотливые, отвратительные, жестокие! Даже у соседей наших, португальцев, нет в языке слова «жестокий». Говорят они «judeu» – «иудей». Nao seja judeu – жестоким не будь, то есть не будь иудеем! Не будь жидом! Правда, дети мои? Правда?
Зашумело, загудело. Но, странное дело, люди словно очнулись. Переглядываться стали, плечами пожимать. Перемудрил фра Луне. Португальцы кастильцам не указ!
– А еще ведомы они хитростью своей змеиной! – пришел на помощь бас. – Многие, страха ради своего иудейского, согласились принять Завет Христов. Можем ли мы верить им?
И вновь – стихла толпа. Иудеев ругать – дело привычное, да и где встретишь в этой глуши иудея? Но речь сейчас, кажется, не о них.
– Не можем! Не можем! – что есть силы завопила жердь. – Иудей – всегда иудей! Даже если примет он для вида Завет Христов, то в душе иудеем остается, и праздников наших не чтит, и свинину не вкушает, и шаббат свой мерзкий соблюдает. Ведь правда, фра Мартино?
– Правда! – грянул бас. – И не только сами в ереси своей иудейской остаются, но и добрых христиан к тому склоняют. Недаром зовут их «марраны», что означает «проклятые»!
– Марраны – от слов «Марран-атха» – «Господь идет»! – не выдержал сеньор лисенсиат.
Его не услышали – к счастью, конечно. А достойные братья, между тем, переходили к главному.
– Вы скажете, добрые граждане Касальи, что не ваша это забота, – загремел фра Мартино. – Ибо есть власти светские и духовные, коим такими делами ведать надлежит. К тому же мало в ваших краях тех, о которых речь сегодня идет. Значит, нет для вас в том беды. Так ли это, фра Луне?
– Нет! – пустила петуха жердь. – Ошибаются, они фра Мартино! Ибо зло проникло даже в эти края! Так знайте же, добрые граждане Касальи, что совсем недалеко отсюда, в трех днях пути, совершено страшное дело. Страшное, умом не постижимое! Гнусные иудеи, под личинами христианскими рожи свои жидовские скрывающие, выкрали прямо из церкви ребенка, и пытали его, и бичевали, распяли на кресте, и вырезали сердце! А чтобы не думали вы, что все сие – лишь сплетни, то скажу, что случилось это чуть больше трех месяцев назад на Страстной неделе, в селении именуемом Ля-Гвардия, и звали того ребенка Хуан Мартиньес, отец же его – тамошний чесальщик шерсти, мать же – блаженная женщина, слепая от рождения…
Колыхнулось море – с ревом, с шумом, с грохотом. Колыхнулось, плеснуло выше черепичных крыш.
– Какие сволочи! – выдохнул сеньор лисенсиат. – Господи, какие сволочи!
И вновь не услышали его. А если и услышали – то не поняли. Решили, видать, что ученый человек гнусных марранов ругает.
Повезло нам, что так решили!
– Надо что-то делать, что-то делать, что-то делать! – бормотал толстячок, пальцы свои узлом сцепляя. – Это же толпа, стоит ее подтолкнуть – и все! Надо обратиться к властям, есть же тут власть!
Не стал я отвечать. Вот ведь, умный вроде, а непонятливый. Да вот она, власть – рядом с этими крикунами стоит. Вон и алькальд, староста здешний, и судья, и, понятно, парни из Эрмандады.
Разве сами эти псы господни такое придумали?
А жердь черно-белая между тем словно выросла, ростом выше стала, вверх потянулась, тощую руку с крестом вперед выставила, лысой макушкой сверкнула.
…Взвизгнула! Да так, что вороны на крышей церковной засуетились.
– А нет ли в славном городе вашем оных марранов, кои Христа и Деву Святую что ни день предают, а? А не поискать ли?
И в ответ – дружное, слитным хором десятков голосов:
– Бе-е-е-ей!!!
Рыцаря моего я поймать все же успел – не унесла толпа. Подхватил я его конька за узду, сам с осла соскочил…
Хорошо еще, стена церковная близко оказалась. К ней и прижались.
– Однако, Начо, я отнюдь ничего не понимаю! – бормотал сбитый с толку Дон Саладо. – Неужто столь страшные злодеи обитают в этом мирном городке?
Я даже огрызаться не стал. Не до того было. Кого-то уже топтали – прямо у паперти, но большинство валило по улице – искать. С криком, с гиканьем, со свистом. Видел я, как конокрадов ловят, да разве с этим сравнишь!
Оглянулся я, думал толстячка увидеть, да где там! Сгинул лисенсиат.
– Кажется, у городских ворот есть харчевня, – вздохнул я. – Надеюсь, тамошний хозяин – не марран…
– И все-таки, не понимаю, Начо, – Дон Саладо мотнул головой, словно шлем вдруг стал ему тесноват. – Ежели злодейство имеет место, то надлежит обратиться в королевский суд…
Под навесом, куда мы забрались, было пусто. В эту сиесту здешнему трактирщику не придется заработать. Ничего, вечерком наверстает, когда герои с победой вернутся и захотят жажду утолить!
