Море!
Чуть не заплакал я, волны с барашками белыми увидав. До смерти соскучился! А ведь, помозговать ежели, то и вправду – до смерти. Но только тут, во сне, первый сон сменившем, жив я – и не просто жив. Вроде бы как на борту шебеки стою (или не шебеки, кто во сне разберет), и латы на мне, словно на Доне Саладо, и меч в руке, и шлем железный на башку давит. Потому как я уже не Начо – пикаро-висельник, а рыцарь. Игнасио Гевара – Белый Идальго, аделантадо острова, что лежит за морем-Океаном. А впереди бой, и борт каравеллы (или не каравеллы – галеры?), и стволы кулеврин с борта этого смотрят. Даже засмеялся я во сне. Чем напугать решили? Перед этим подвалом кулеврины да аркебузы семечками кажутся!
…А галера-каравелла все ближе, и в душе азарт привычный, словно мне опять пирата алжирского на абордаж брать, да только на мачте почему-то не полумесяц, а флаг кастильский и другой еще – с королевскими вензелями. И не мавры-сарацины в меня целятся…
И тут ударило словно. Будто кто в ухо шепнул – в левое (ох, знаю я, кто в левое-то шепчет!). Не каравелла это, не галера, а сама Святая Клара, от которой смерть мне случится. И только удивиться я успел, как такая небылица присниться-привидеться может, плеснуло в глаза темное пламя, ударило болью прямехонько в сердце…
…А на сердце – платок с семью узлами. Сеньориты Инессы платок.
Тьма!
А как проснулся – от собственного крика проснулся, как веки расцепил, лбом в стенку холодную, каменную ткнулся…
Лучше б и не спал! Хоть и не довелось цыганом родиться, да такие сны и без ведовства цыганского растолковать легко!
Упал обратно на скамейку, тьму глазами пощупал, зубами скрипнул.
Врете!
Не съели Начо – и не съедят, подавятся. Как это мне сон говорил? «Можешь ли ты удою вытащить Левиафана и веревкой схватить за язык его? Вденешь ли кольцо в ноздри его? Проколешь ли иглою челюсть его?» Жаль, ни кольца, ни иглы нет!
Провел рукой по лбу холодному, по рубашке ладонью скользнул. Булавка – та самая, с камешками синими. Выходит, есть игла!
А там, глядишь, и кольцо сыщется!
Думал, уже ничему не удивлюсь. Усохло у меня то, чем удивляются – начисто.
А все-таки удивился.
Потому как на сей раз меня не его сиятельство встретить изволил, а сама сеньора Беатриса Мария Селестина Анна маркиза де Кордова. Только в зал меня этот впихнули, только я оглянуться успел…
– Добрый вечер, Игнасио!
Сидит ее сиятельство в кресле со спинкой высокой, точно такая, как в первый день – в платье темном, в перчатках, даже с веером.
– Д-добрый… сиятельство… ваше.
Брякнул – и глазами ее пожевал. Оклемалась, вроде, сеньора маркиза, уже не блаженненькая, морщины пропали, словно не было их, даже веер…
И тут я все понял. Не у нее веер – но с нею. У парня, что в кресле рядом восседает. Молоденький такой паренек, белокурый – вроде, как я. Вот он веер и держит. Держит – глаз с ее сиятельства не сводит.
Заметила она, как я на веер гляжу, губы поджала, а в глазах зеленых – то ли обида, то ли сожаление даже. Покачала головой, уголками губ улыбочку изобразила. А паренек этот…
– Цирцея! Цирцея, а-ах!
– Si, Alfredo!
Почесал я затылок, даже забыв на миг, для чего меня сюда притащили. Альфредо, понятно, получше, чем Адонис. А Цирцея – что за имечко? Пострашнее Галатеи будет.
Понятно, не одни они в зале. Мавры по углам застыли, еще двое по бокам моим стали, в уши луком дышат.
Ладно…
А зал опять изменился. То, что на полу, прежним осталось, только возле круга каждого свечей понаставили. Не черных – розовых. Понаставили, но не зажгли пока – факелы по углам горят-потрескивают. И на стенах знаков прибавилось. А чуть в сторонке – вроде как кафедра церковная, только пониже. И зеркало – огромное такое, венецианское, как раз у самого дальнего круга, который Корона.
Возили мы с Калабрийцем эти зеркала. Ух, и мороки с ними! Во-первых, их кому попало в Венеции этой не продают, во-вторых, хрупкие, заразы!..
…Уж не из Венеции ли Альфредо ее сиятельство выписали? Вкупе с зеркалом? Хотя едва ли, не видел я там белокурых, скорее из Милана он – или из Флоренции.
Хлопнула дверь, негромко так. Скосил я глаза.
Его сиятельство! В шляпе с жемчужиной – и с книгой подмышкой. Мэлори, что ли, решил полистать? Вроде нет, та, про Артуро, потолще будет…
– Вс-се готово?
Странно так спросил, даже голос дрогнул. Никак волнуется дон Федерико?
