А дальше все, как в старом фильме про партизан – голый претор бежит к лагерю, телесами сверкая и опережая собственный визг, на конька вороного уже какой-то гладиатор (уж не Крикс ли?) взбирается, страшная толпища с деревянными копьями обоз, что как раз к лагерным воротам тянулся, дуванит, а еще одна толпа уже частокол штурмует. Не рваться золоченному Орлу к небесам, а лежать в гладиаторском шатре – первым экземпляром будущей Орлиной коллекции. Воинству же, что Коссиний привел, уже Харон учет ведет. С каждой души Харону медяк полагается, да только некому будет легионеров по всем правилам в путь снаряжать. Так что скитаться их душам по берегу Леты до конца веков!
Даже не хочу представлять, что гладиаторы с трупом Коссиния сотворили. Едва ли похоронили с честью.
Где-то так оно и случилось, уверен. А вот что с его преторскими сапожками и перевязью сделали, вполне представляю – их-то претору Спартаку и поднесли, дабы войско гладиаторское выглядело «достодолжно».
Претор Коссиний ПРОЖИЛ. Был братец Куриаций-второй – и нет его!
Итак, Коссинию уже все равно, разве что медяка не хватает, дабы Харону-паромщику заплатить. А вот Варинию… Ох, не завидую я пропретору! Вроде и не воевал еще, а половины войска уже нет, словно его Ио-Корова, Юпитера возлюбленная, языком своим коровьим слизнула. Но беда не приходит одна, а все с детками. Судя по всему, именно в это время похолодало, набежали тучки – и пошли дожди. Осень на пороге, не забыли? А ведь в войске Вариния полно новобранцев. Им-то каково? Мокро, прохладно – и страшно до икоты. Вот и принялся народ потихоньку разбегаться. Да так, что осталось у пропретора… Сколько осталось?
Саллюстий:
«Между тем сам Вариний, будучи вблизи рабов с теми четырьмя тысячами солдат, которые остались ему верны…»
Четыре тысячи – не так и мало, но и не очень много. А остальные? Кто на побывку отпросился, а кто и отпрашиваться не стал. К Спартаку же, напротив, новые толпы валят. Помните?
Орозий:
«Ведь тогда, говорят, у Крикса было войско в 10 000 человек, а у Спартака – втрое больше».
Напомню: «говорят». У страха глаза велики, но народу к Спартаку набежало немало. С одной стороны это очень хорошо. А вот с другой… Сорок (ну не сорок, пусть двадцать) тысяч бутербродов и чашек кофе на завтрак, столько же порций супа-харчо на обед… Да и народец еще дикий, в караулы не ходил, в манипульном строю не стоял.
Варинию не слаще. И не просто не слаще, а гораздо горше. Чего ему делать осталось? Ясно что – подмоги просить.
Саллюстий:
«Вариний, ввиду того что часть его солдат была больна из-за осенней непогоды, а из разбежавшихся в последний раз, несмотря на строгий приказ, никто не возвращался обратно под знамена, остальные же солдаты из-за крайней распущенности отказывались от службы, – Вариний отправил своего квестора Гая Торания в Рим, чтобы через него лично узнать об истинном положении дел».
Насчет «узнать» Саллюстий скромничает – не просто узнать, а доложить, успокоить Сенат (интересно, чем?), и главное, просить еще войска. Как мы дальше увидим, Сенат просьбе внял и войско Торанию предоставил. Да и куда им было деваться, отцам-сенаторам?
Сам же Вариний, Вариний-забияка, двинул остатки своего войска прямо на Спартака. Глупо? Не так и глупо, если подумать. На месте стоять, неизвестно чего ожидая, еще хуже. Разбегутся солдатики! А так можно к патриотизму римскому воззвать, погибших товарищей поименно назвать, о душах их неупокоенных, что у Леты бродят, вспомнить. И ведь получилось поначалу!
Саллюстий:
«Уже далеко не так хвастливо шли они на битву, как требовали ее раньше».
То есть через несколько дней, а то и недель, задор спал, но поначалу солдаты «требовали» битву и шли на нее не как-нибудь, а «хвастливо». Умел Вариний дух своих легионеров поднять. Ударили калиги в мокрую от дождя землю, посуровели лица, грянула над строем залихватская песня…
Шучу я, конечно, дорогой читатель. Не родился еще будущий Тиберий Август, и песни в то время были иные. Но что-то подобное над войском римским точно звучало.
Чего мог бояться Вариний? Да того, что Спартак опять боя не примет, в братца Горация играть начнет. Этак и пыл солдатский угаснет (и ведь угас-таки в конце концов!). Значит, скорее, значит догнать!
Но Спартак не уходит, ждет Спартак Вариния. Построил лагерь по всем правилам, новобранцев учит, копья на огне обжигает. Ждет? Почему? Неужто возгордился фракиец? Конечно, в гладиаторском лагере толпа громадная, а у Вариния всего четыре тысячи, но стоит ли подставляться? Ведь если противник хочет одного, мы должны поступить совсем наоборот.
Не спешите, дорогой читатель! Вы, наверно, догадались – Спартак кое-что придумал. Краешек замысла уже виден – сыграть, как на Везувии, в ПОДДАВКИ. Римляне хотят битвы и не просто хотят, а идут на нее «хвастливо»? Спешат, задыхаются, калиги грязью пачкают? Значит, так тому и быть!
Встретим!
И встретили. Судя по всему, где-то там же, у границы Кампании и Лукании. Слева – холмы, за холмами, совсем близко, море с пиратами, справа тоже холмы, между холмами поля спелой пшеницей желтеют. А вот и лагерь гладиаторский на одном из холмов.
Дождик…
Римское войско между тем по дороге мокрой ползет. Впереди, как и полагается, разъезд конный на невысоких италийских лошадках. Эге, чей это плащ красный? Неужели сам Вариний? Точно! Не утерпел пропретор, лично в дозор поехал – убедиться, не ушел ли враг. Убедился – здесь Спартак! Значит, занимаем оборону, строим лагерь, а завтра… А завтра – в бой!
Дорогой читатель! Страсть как хочется мне описать строительство римского лагеря. Вот что умели квириты, так это строить. Прирожденные инженеры! А военный лагерь – это целая поэма в трех песнях, гекзаметром, как у Вергилия. Сначала оборону занимаем, прикрываем грудью тех, кто землю копает, затем колья в эту землю втыкаем иглами ежовыми. А ведь колья легионеры на себе таскают, некогда на виду у противника в лес с топором бегать. И растет вал, и углубляется ров, и выстраиваются хитрым порядком белые легионерские палатки. А вот и золоченный Орел в самом центре рвется к дождливому осеннему небу…
Но не буду я об этом сейчас рассказывать, ведь читатели и сами военную историю знают. Поэтому я сразу о результате.
Саллюстий:
«Между тем сам Вариний, будучи вблизи рабов с теми четырьмя тысячами солдат, которые остались ему верны, располагается лагерем, укрепленным валом, рвом и большими сооружениями».
Итак, напротив спартаковского лагеря – римский. Всем лагерям лагерь – укрепленный, причем не просто рвом-валом, а еще и «большими сооружениями». Не иначе башни из древолесин по углам выстроили. Такой штурмом не возьмешь. Все! Попался ты, Спартак, схватили тебя за руку. Утром запоет буцина…
А за частоколом римским песни гремят, дух легионерский поднимают. Хлебнем поски, ячменной лепешкой зажуем! Ничего, что дождь, ничего что мало нас. Врежем этим грязным гладиаторам, отребью рода человеческого!
Спели песенку. Спели, спать легли. Спите, квириты, спите! Баю-баюшки-баю, не ложитесь на краю, придет страшный Спартачок и ухватит за бочок!
Не ухватил – живыми проснулись. Проснулись, вскинулись. Пора! Вот и буцина играет, вот и когорты строятся. Вперед, доблестные римляне! Где Спартак, подать нам его, такого-разэтакого!
А действительно, где Спартак? Чего-то тихо у гладиаторов!
Саллюстий:
