– И мне говорили, – удивился я. – И всем говорят.
Кивнула.
– У меня… Как ты говоришь, в «моем» мире… Все именно так. У тебя, выходит, иначе? Каждый день – новый, все – с чистого листа. Летаешь, уходишь от погони, гуляешь по подземельям…
Вот она о чем! Девушка из «круга» угодила прямиком на «Зарницу».
– Все не так просто, Альда. Мы живем в разных мирах – не только мы с тобой, но и каждый из нас. У доктора Джекиля… У меня есть свой очень скучный мир. Вроде твоего, только наверняка похуже. И есть мир мистера Хайда. Здесь – «здесь»! – не всегда хорошо, но этот мир, мой мир, не призрак, он тоже настоящий. Один знакомый австралиец называет такой мир Гипносферой. А если по порядку… Однажды, когда я был «там», где очень скучно, мой приятель Влад ссудил мне три файла. Маленькие такие файлики в расширении jpg…
Плохо, что нет автобуса! Надо успеть на станцию, поезд, что там ждет, последний. До города – часа три, приедем засветло.
Альде придется уйти. Жаль! Но у каждого – свой сон.
36. АТАКА
(Arie: 4’00)
…Далекие голоса впереди, еле слышное дыхание напарника рядом, потеплевший приклад под рукой…
Приклад? Но у меня нет автомата, пальцы сжимают гашетку, передо мной – узкая прорезь пулеметного щитка. Откуда такое старье? У нас во взводе только «РПК», он совсем другой.
Еще секунда, еще… «Мы ждем атаки до тоски…» Высоцкий? Да, конечно, Высоцкий, «там» у меня есть запись еще на пленке второго типа, хоть сейчас в музей.
Вот они! Еще секунда!..
[…………………………..]
Мы ждем атаки до тоски…
[…………………………..]
Мгновения становятся долгими-долгими, каждое – как целая жизнь. Можно не спеша беседовать, толковать о пустяках, любоваться ярким майским небом.
…Беседовать? Но я же один! Вокруг – никого, ни живых, ни мертвых, только серые тени впереди.
Калитка распахнута… Калитка? Нет никакой калитки, на ее месте – проход между камней, я в ущелье, за моей спиной вход в Туннели.
Огонь!
И уже все равно, отчего я один, почему бой повторяется снова и снова, почему…
Огонь! Огонь! Огонь!..
Серые тени мечутся, падают за камни, отходят, отползают назад. Вам не пройти! Тогда, у калитки, я все-таки выжил, и теперь осталось последнее – задержать серых тут, у стальной двери подземелья, чтобы уцелевшие ушли, исчезли, растворились в бесконечных лабиринтах.
Огонь! Огонь! Огонь!!!
Деревянные рукоятки давно мокры от пота, ангел-хранитель каким-то чудом не дает перекоситься ленте, и серые отступают, отступают, отступают…
Но ведь бой уже был? Ребята ушли, мы встретились с ними в бункере, огнетушитель катился по бетонному полу, а потом девушка по имени Альда…
Огонь!!!
Серых все больше, выстрелы – хлопки шампанского справа и слева, значит, сумели забраться на скалы, значит, недолго, значит, гаплык и вата, но уходить нельзя – и сдаваться нельзя.
Не слышу! Почти ничего не слышу, даже треск пулемета. Нет, пулемет не трещит, такое придумали те, кто видел – и слышал! – войну только в кино. Звук другой, совсем другой, он не похож на хлопок, не похож даже на удар плети. Вначале негромкий, даже протяжный, затем – как ладонью по ушам. Только кажется, что выстрел длится долю секунды, на самом деле он долгий, очень долгий, особенно в такие мгновения.
Огонь! Огонь! Огонь!..
Серые там же? Нет, ближе, хлопки шампанского не умолкают, фонтанчики пыли мешают дышать.
Серые? Нет никаких серых! Светло-зеленые гимнастерки, бесформенные фуражки с красными пятнышками над козырьком… И у них не автоматы – старые мосинские винтовки.
И на мне тоже – фуражка! Только кокарда не красная, а…
Но так и должно быть! Они захватили город, мой город – эти, в старых нестиранных гимнастерках. Потом они ворвались в калитку, и мальчик в золотых погонах ткнулся лицом в истоптанную траву.
Огонь!!!
Этот у них, кажется, главный – невысокий, темноволосый, немногим старше мальчишки, погибшего у
