– Ты – посвященная, Папия Муцила, хотя и не служишь нашему господину. Но ты еще придешь к нему – к тому единственному, кто в силах противостоять Юпитеру, кто отвернулся от Рима, потому что Рим отвернулся от него. Италия его тоже забыла – и шагнул в пропасть. Боги Этрурии – Аита, Тутлунс, Турмс, Тухулка, которых боятся даже римляне, лишь его тени, его слуги. Он тот, кто придет к нам на помощь. Против слуг Неба встанут слуги Земли – и наш господин пошлет верным своим победу.
Бум-плюх-бум! Плюх! Бум-плюх-бум!
– Можешь мне верить, Папия Муцила, внучка консула. Моего господина оскорбляют именем Отца Лжи, но сейчас он не станет лгать, как не буду лгать я. У нас общий враг – тот, кто скоро придет на Землю волею своего Отца, дабы построить тут свое беззаконное Царство. Рим не должен стать ему опорой – и в этом мы все согласны.
Бум-плюх-бум! Плюх! Бум-плюх-бум!
– Я, посланец и слуга Диспатера, Отца Подземного, Невидимого, приветствую тебя! А чтобы ты поверила, повторю: мой господин не враждует с твоим. С тем, кого называют Хэмтриос.
«Хэмтриос»… Оски, кампанцы и самниты говорят вместо «ф» – «т», к существительному мужского рода обычно прибавляют «ос».
Хэмфри.
От того ночного разговора у меня осталась память – и небольшая свинцовая табличка. Пустая, гладкая, без надписи. Если правильно написать на ней имя врага – и если сделать еще нечто… Но о таком не говорят вслух.
Я ни о чем не спрашивала, но мне рассказали. «Хэмтриос» не враг Невидимому Отцу, даже больше, чем не враг. Слуги их тоже не всегда во вражде.
Так мне об этом и говорили: не прямо, выбирая слова, не договаривая. Не во вражде. Не всегда.
Потом… Потом мне многое объяснил Учитель, но главное я поняла еще там, в черной темноте, под мерный стук тяжелых капель. Отчаяние – такое же черное, как тьма у меня перед глазами, толкнуло друзей Италии на службу тому, от кого отвернулись даже римляне. Даже они!
Когда тонешь, хватаешься за соломинку. Когда дерешься насмерть, бьешь врага заколкой для волос.
А еще мне передали несколько слов. Первую часть должно говорить вслух, вторую – главную – лишь в мыслях. Простые слова! Скажи – и тебе помогут, дадут, что просишь.
Слова – и свежий труп. Сначала нужно позвать Смерть.
Диспатер обещал не отказать ученице Хэмтриоса, своего не врага.
– Повтори, пожалуйста, Квадрат.
– Ал-лауда… Алауд-да…
– Алауда. «Жаворонок». Поняла. А я думала, что когорты имеют только номера. Значит, трибун Квинтилий Басс отправлен Глабром, чтобы набрать эту когорту? Или она уже набрана?
– Н-не знаю, П-папия. Зн-начка когорты в лагере Кл-лавдия нет, Кв-винтилий в-взял его с собой. Он считается одним из л-лучших триб-бунов, воевал еще с М-митридатом при Сул-ле. Глабр лично уг-говорил его пойти с ним в п-поход.
– Трибуна нет, значка когорты нет. И самой когорты нет, но она почему-то имеет имя… Не понимаю, Квадрат.
– Я т-тоже, П-папия. Пусть т-твои друзья поберегутся.
– Ну, я тебе скажу, госпожа Папия!..
– Ты нашел шестую когорту, Аякс?
– Где ее найдешь-то? Нет ее в городе, сама знаешь. И возле города нет, и за городом – ребята Публипора все осмотрели. А я по табернам пробежался, думал, легионера какого увижу, винца ему налью…
– Увидел?
– Не-а, не увидел. Нет. И декуриона твоего нет. Ни Цербера в этих Помпеях нет, одни девки. Зато девок!.. Не смотри на меня так, Папия, сама же говорила: обстановку изучить следует.
– Изучил?
– Ха! Да наша Капуя по сравнению с Помпеями этими – самнитская деревня. И чего интересно? Что девок много – ладно, но у них, оказывается, корпорации имеются, прямо как у нас, гладиаторов. Одни в «волчатниках» службу справляют, другие дома, возле окошек сидят, а еще есть, которые на улицах, есть, что у ворот промышляют, гостей цеплять пытаются. А самые ушлые – у хлебных лавок. Вот, гляди!
– Фу, ты!
– А чего «фу»? Хороший хлеб, вкусный. У них тут самый лучший хлеб только в виде этой… гордости и пекут. Станет такая у лавки – и корзину перед собой, а оттуда гордости так и торчат. Попробуй, теплый еще!
– Аякс!!!
– Ну, ладно, Папия, я ж тебя повеселить хотел. А то сидишь целый день, на дорожник смотришь, не пьешь, не ешь… Мы же чего можем, делаем, это только богам с небес все видно.
– Пять когорт, неполных когорт, самых обычных. И шестая – с именем. Не знаешь, когда когортам дают имена, мой Аякс? А я вот узнавала – почти никогда, у римлян даже легионы только под номерами. У Суллы была именная когорта, он ее из родичей тех, кого марианцы убили, собрал. «Мстители» она называлась. Понимаешь?
– Самая лучшая?
– «Жавороник», «Жаворонок», Квинтилий Басс… Почему «Жаворонок»? Почему ее нигде нет? Если бы ее прятали где-нибудь в лесу, парни Публипора заметили бы. А если она далеко, в Риме, скажем, то зачем нужна?
– Чего ты голову ломаешь? Сообщи Спартаку, пусть разбирается.
– Мы – глаза, мой Аякс. Глаза и уши. Смотрим, но не видим, слышим – но не можем разобрать. Пойду сама, посижу в какой-нибудь таберне, погляжу, послушаю… Чего головой качаешь?
– Никуда ты не пойдешь, госпожа Папия. Благородные по табернам не шляются, сама знаешь. А если «волчицей» прикинешься, то далеко не уйдешь. Тут каждый шаг на улице поделен, на каждом своя пасется. Как в Капуе, помнишь? Когда я к тебе подошел?
– И над всякой «своей» – по Аяксу?
– Ну да. Крепкие здесь ребята, всем ребра не сломаешь. А если вместе в таберну заглянем, долго не просидим. Или в драку ввяжемся – или хуже чего, под чужой глаз попадем. Тут с девками долго не сидят, стихов греческих не читают.
– Тогда пойдешь ты, Аякс. Найдешь самую грязную таберну – и просидишь там весь вечер. Все что увидел, услышал – мне расскажешь. Все!
– Это как? Вообще – все?
– Все – это все, мой Аякс.
Вспомнила только сейчас… Учитель сказал тогда: «Живому – не стоит». Тогда… «Тогда» кончилось, теперь мне можно все, все позволено. «Склонились вечерние тени, тени смертные», смыкаются черной тьмой безвидные своды Шеола, лишь вдали еле заметный огонек. Память? Свет погребальных факелов? Кто скажет?
«Тогда»… Тогда от этого сна осталась лишь боль, тягучая, ноющая – у самого сердца. С трудом смогла встать, Аякс испугался, хотел бежать за лекарем.
Вспомнила.
– Дать сигарету, обезьянка?
– Да.
Щелчок зажигалки, горький дым во рту. Учитель рядом, совсем рядом, но я его не вижу, это просто сон.
…Не вижу его, не вижу себя. Вместо сигареты – еле заметный тлеющий уголек. Просто сон. Просто сплю.
– Кто это, Учитель?
– Ты, Моя обезьянка. Ты, которая умерла год назад. Тебя нашли возле старого храма, сразу же после того, как ты плеснула кровь на алтарь. Хотели взять живой, за тебя полагалась награда, но ты пыталась
