Моргнула, прищурилась, на себя взглянула, потом – на Алексей. Дернула губы улыбкой.
– Конечно! Мы не дома, не в нашем… мире. Нас, настоящих, здесь нет, мы – только голоса, только мысли. Вы меня такой видите, Алексей Нико…
– Алеша! Мы не дома, субординация отменяется.
Протянул руку, поджал холодную ткань перчатки.
– Значит, и я… другой?
Думал, вновь улыбнется. Не улыбнулась Джемина, серьезно кивнула.
– Другой. Вы здесь совсем другой… Алеша. Мы увидели друг друга именно так. Давайте не задумываться, почему.
Кивнул Алеша, Джеминой-небесной полюбовался. Красивая она – здесь, среди белых облаков. То есть, и в жизни, конечно, тоже…
– Итак, Джемина, что мы имеем? 'Адрес' не отозвался, нас не встретили. То ли потому, что мы вдвоем. То ли…
Подождал немного. Поймет?
– То ли потому…
Задумалась на миг, сжала полные губы.
– Планета Мирца неплохо охраняется. Они не знали о методе Монро, и вас, Алеша не ожидали. Потом спохватились.
Поняла. Молодец, баскетболистка!
– Елена говорила об архангеле Гедеоне, местном Цербере. Боюсь, Профессора мы не обрадуем. Ну, что – назад? Или еще полетаем, пока время не кончилось?
Вновь протянул руку – и Джемина протянула.
Крепкие у нее пальцы!
– Полетели, Алеша. Пока Время не кончилось!
Вниз? Вверх? Конечно, вверх!
– Знаете, Алеша, как здорово заниматься Ноосферой – вместо того, чтобы планировать разные… акции, провокации, всякую мерзость. Отказаться не могла, даже не из-за денег – из-за дочки. Юрий Владимирович в письме тонко так намекнул. Мол, есть теория катастроф, а есть практика. Индивидуальная… Я понимаю, во что ввязалась.
Белые облака, синее небо, холодный звенящий воздух, солнце у горизонта. Нет, не у горизонта, тут его нет. Солнце не скрывается за гранью, просто уходит, исчезает, растворяется в звенящей пустоте. Вместо тепла и света – холод и мрак.
– А мне кажется, Джемина, что N-контакты – тоже часть замысла.
Сколько можно лететь вверх? Долго, очень долго, если ты здесь, где не кончается небо, не исчезают облака. Наверху нет космоса, внизу нет Земли. Лети, скользи вверх, пока не догнали тьма и холод.
– Второй Чернобыль, 26 апреля… Все может быть, Алеша. Кгда мы просчитывали варианты, все упиралось во внешний фактор. Переворот не должен вызвать сильной реакции извне, ни в России, ни на Западе. Это возможно, лишь в случае войны – настоящей войны, оптимальные всего, ядерной. Сейчас в мире такую войну могут развязать три страны – Штаты, Иран и Израиль, последний – в крайнем случае. Аналитики говорили о 'войне Навруза' – ядерному удару по Ирану. Но Навруз празднуют в день весеннего равноденствия, в первый день месяца фарвадин иранского календаря, 21 марта. Обычная дезинформация. Иран далеко, на наши дела Европа обязательно отреагирует. Нет, нет,
Тьма и холод нагоняют, небо уже не синее – фиолетовое, темнеют облака, словно превращаясь в камень. Ненадолго пускают в Небо! Леденеют пальцы, мороз забирается за ворот, замерзает дыхание, уходит невесомым белым паром.
– Джемина!!!
Прямо перед глазами, снизу вверх – словно прожектор. От невидимой земли к черному зениту – острый луч. Один, еще один, еще… Белые молнии среди темной ночи. Прорезая черноту, прорывая облака…
– Алеша! Вы слышите? Слышите?
– Нет, Алеша… Алексей… Алексей Николаевич. Воды не надо, и лекарства не надо, у вас все равно нет никаких лекарств. А вот кофе… Ой, что это я? Сейчас, сейчас, заварю кофе…
– Джемина, кофе я заварю сам. Но… Понимаете, что мы видели?