Даймон

Королевского Географического общества Мурчисон, используя письма самого Ливингстона, подробно обоснует реальность 'блюдца' – чисто теоретически, не выходя из кабинета.

О судьбе шотландца Ричарда Макферсона будет известно лишь то, что он пропал где-то в Южной Африке. Его последнее, очень краткое письмо, датировано августом 1851 года. Все результаты исследований исчезнут вместе с ним. Вместо со мной.

Я поверил. И не только потому, что мы с доктором Родериком Мурчисоном неоднократно беседовали о возможностях 'вычислить' рельеф Южной Африки, не покидая Лондона.

Даймон ушел, и мне внезапно стало легче, что и позволило вернуться к дневнику.

К вечеру небо покрылось тяжелыми тучами. Они странной формы – словно кто-то сложил их из детских кубиков.

Дорожка 14. 'Баб-эль-Мандебский пролив'. Михаил Щербаков. (4`53).

«И вот кругом тайга, пурга, и хоть умри, не убежать. Раз леса много, значит, должен кто- нибудь рубить его. И будешь ты его рубить, и коченеть, и подыхать».

– Малюю-ю-юня! Мой малю-ю-юня! От видишь, як всэ добре. Ты полежи, а я тэбэ всего обцилую. Малюю-ю-юня!..

По темному потолку – легкие световые зайчики, рука Вари на груди, губы скользят по лицу. Не хочется спорить, не хочется уходить, и думать не хочется. Лучше просто закрыть глаза.

– Малюю-ю-юня!

И так бывает. Думал, все потерял, все в прошлом, только и осталось – вспоминать. Мучаться, злостью исходить – на мир, на себя самого, на Варю, которая из-за поганых сережек…

Серьги девушка снимать не стала. Она и сейчас на ней – та, что в правом ухе, теплая от их тел, слегка касалась Алешиной щеки. А перед тем, как обнять его и потянуть на знакомое одеяло, Варя отступила на миг, посмотрела прямо в глаза, головой тряхнула. Наверняка хотела, чтобы золото зазвенело, голос подало. Не получилось – беззвучно колыхнулись легкие невесомые колечки.

– Як, Алеша? Красивая я?

Что ответить? Правду, конечно – красивая, глаз не отведешь. Только и без золота в ушах Варя такая. А серьги, если приглядеться, ни то, ни се. Никакого впечатления.

Варя явно думала иначе. Специально лишнее мгновения у кровати постояла, вновь головой качнула…

– Я так скучила, Алеша, так скучила…

Не стал отвечать, только руку на Варином плече сильнее сжал. Лучше не говорить, лучше молчать. Тонкая дверь из деревоплиты, фикусы на подоконнике, свет в близких окнах соседнего корпуса, старенький кассетник на полу. Его маленький Эдем. Изгнали, снова впустили… Нет, не думать, не сейчас!

– Мой такый хороший. Не можу без тебя, малюня, не можу!..

Сама его и нашла. Вышел Алексей из университета после третьей пары, мысленно гривны в кармане пересчитал, решил за пельменями в ближайший магазин завернуть. Глядь – Варя в своем старом пальто и вязаной шапочке. Слева от входа, чуть в стороне от компании курильщиков. Специально отгул взяла, чтобы встретить. Встретить – и встретиться.

Обошлось без вопросов. И без ответов. Редко его Варя под руку брала, а тут взяла.

– Пошли, Алеша. Вильна я сегодня. Зовсим вильна.

И они пошли. Дорога знакомая – сначала через площадь, потом узкими улочками мимо старых пятиэтажек-'сталинок'. Путь в Эдем, все, как раньше, все, как всегда.

Если, конечно, глаза закрыть.

* * *

– Повынылыся они. Цветы принесли, звынялыся сильно. Я ведь тоже вынна, Алеша. Пила с ними, и вино, и водку их домашнюю. Така гидка, химией пахнет. А пила, хоть и не маленькая. Не говорила тебе, чтоб зовсим ты обо мне погано не подумал…

Хорошо, что в комнате темно. Хорошо, что Варя лица его не видит. А если бы и увидела? Он тоже не маленький, все знал, все понимал.

– Повынылыся, а потом помирились. Тильки я деньги браты не стала, не думай. Сережки на премию купила, как раз выдали. Красивые, правда? Скажи, Алеша, красивые?

Хорошо, что темно!

– Красивые…

Можешь верить, Алексей Лебедев, можешь – нет. То ли в самом деле совесть заела ублюдков, которые твою девушку по кругу пустили, то ли просто напугали. Не их – ее. Сама пришла, сама пила, не один судья не поверит. Тем более, если менты… Как они, гады, не любят своего прозвища! Иначе как 'работником милиции' и не титулуй!

В бетон, в бетон, в бетон!.

– Я теперь, Алеша, в кахве работать буду. Пидробляты после завода. Тут поряд новое кахве открыли. Не официанткой – менеджером. Думала, складно будэ, а там тильки считать надо. А я считать вмию…

Привстал Алеша, отвернулся, на стену посмотрел – туда, где пятнышко света.

– Начальник устроил? Твой хач?

Не хотел спрашивать, но не утерпел. Язык прикусил – поздно. Но не обиделась Варя, засмеялась.

– Та не мой он. Цэ ты, малюня – мой, зовсим мой. А з ним я сплю иногда. И минет ему роблю на рабочем месте. А ты думаешь, як люди живут?