Даймон

один вариант. Но, представьте, Алексей, что рядом с обезьяной прячется еще один тигр. Представили?

Дорожка 9. 'По Муромской дорожке'. Исполняет Ольга Воронец. (3`09).

«Он клялся и божился одну меня любить, на дальней, на сторонке одною мною жить».

По темному потолку – легкие зайчики – то ли от окон соседнего корпуса, то ли повыше, с самых небес. Эдем в чужом городе, маленький, за тонкой дверью из деревоплиты, с фикусами на окне и старым кассетным магнитофоном прямо на полу.

Варина рука на груди, теплые губы у самого уха.

– Ты где зараз, малюня? Ты ж не тут, нэ зи мною!.. Що с тобою, Алеша? Знов обиделся?

Пошевелил губами Алексей, вдохнул знакомый запах Вариной кожи. Не стал отвечать. Еще немного, минута, полминуты, несколько секунд! Так не хочется покидать невеликий островок между 'еще' и 'уже', между 'пришел' и 'ушел', между 'с нею' и 'без нее'…

Между «позвала» и «выгнала», между «с тобой» – и «с другими».

Алеша закрыл глаза, чтобы на зайчиков знакомых не смотреть. Поздно, остров уже позади, на Эдеме- острове не надо слова подбирать…

– Я не обиделся, Варя!

Правда – не обиделся. Просто вспомнил, что прежде, когда Варя защелкивала старенький американский замок, думалось только о ней. О том, что сейчас, прямо сейчас, уже… Теперь – иначе. Горячая вода в ведре, обязательное 'я помоюсь', он не торопит, ждет терпеливо. Ничего плохого нет, что твоя девушка хочет быть чистой, без капельки грязи на коже, который ты сейчас губами касаться будешь. Только грязь – она разная. Бывает просто, бывает – чужая…

Варя словно испытывает, на прочность проверяет, на боль. 'Не целуй пока, рот прополощу. Я сегодня хачу два раза минет робыла'. Зачем так, за что?

А молчала бы? Мылась, слова не сказав, а он бы все равно знал, ждал терпеливо…

– Ты нэ зи мною, малюня. Нельзя так! Мучишь себя, меня мучишь. Навищо? Ты тут, я с тобой, нам добрэ. Я позвала, ты пришел…

Вновь беззвучно губы шевельнулись. Не хотелось уходить из Эдема, из нестойкого рая с небом в светлых зайчиках, с теплом Вариного тела – чистого, пахнущего счастьем, пахнущего тобой…

– Не вставай, Алеша. Полежи ще!

Поздно! Скользнули ее руки, опустились, не удержав. Алеша накинул майку, поднял с коврика плавки. На миг почувствовал стыд: голый, в чужой комнате, напротив – горящие окна…

Если бы хача – из пневмопистолета, в лоб? Если его мозги – по всему коридору? Лучше бы стало?

Уйти? Прямо сейчас?

– Ты… Может, чаю заваришь? Травяного, который ты из Тростянца привезла?

* * *

Иногда верные мысли в самый нужный момент посещают. Чувствовал Алеша, понимал – не может уже. Позвала его Варя, он и пришел, но чтобы прямо с порога: хватит, спасибо, у каждого свой путь… Не вышло – с порога. Посмотрел на девушку, представил, как она платье сбросит… А сейчас и вовсе не время. Получил свое, попользовался – и о полной отставке объявляет. Не устраиваешь ты меня, Варя Охрименко, потому как гордый я стал. Товарищу Северу такая любовница не нужна, он женщин ни с кем делит!

Причем здесь этот Север! Причем? А при том!..

Но и уходить не хотелось – ничего не сказав, не объяснившись толком. Почему бы чаю не выпить? Пока Варя кипяток принесет, пока трава настоится… Социальная пауза, эмоциональная перебивка. И чай удивительный, ни с чем не сравнимый, Варя травы летом сама собирает, ее бабушка учила, а бабушку – ее бабушка…

В большой стеклянной банке – коричневый настой. Теплый парок, легкий острый запах…

– Знаешь, що зробымо, Алеша? Ты про що хочешь сейчас говори, ладно? От що в голову придет, то и говори. Тэбэ потому и плохо бывает, что в себе держишь. Только не про то, яка я плохая, то сама знаю, и ты знаешь. Про щось другое, про историю свою, про книжки, про чего хочешь.

– Сеанс психоанализа устроим? Ты что, Варя, Фрейда начиталась?

– Дурный этот Фрейд, сам же рассказывал.

Рассказывал… Поднес Алеша горячую чашку к губам, отхлебнул осторожно. Если сейчас сказать, с чем пришел, станет эта чашка последней. Кому-то иному тростянецкий чай пить, не ему…

Ладно! 'Про щось другое'?

– У меня однокурсник есть, Саша Лепко. Я тебе рассказывал – тот, что хакером себя воображает. Он, конечно, не хакер, но кое в чем разбирается. Говорит, историю можно понять только системно. Таблицы всякие составляет, графики…

Лепко случайно вспомнился. На последней паре, на практических, когда разговор в очередной раз на выборы свернул (а куда деваться?), Саша всех удивить попытался. Слово попросил, развернул таблицу, на принтере выкатанную, приклеил скотчем к доске …

– Он чего сделал? Собрал данные за этот февраль по чрезвычайным происшествиям. Взрывы, покушения, непонятные самоубийства – все, что можно террором посчитать. Цифра получилась страшная, словно война по стране катится. Для контроля привел цифры за февраль 1996 и 2000-го. В два раза выше, чем в 96-м, когда самые бандитские разборки шли.

Хлебнул Алеша чая, вдохнул травяной аромат. И не горячо! Кажется, в самом деле отвлекся. Есть на что. Не то странно, что под выборы, под очередной 'великий передел', менты и бандиты косяками на погост спешат…