А здорово получилось!
Только когда выговорились, все версии обсудили, удалось с Игорем фразой-другой переброситься. Все- таки три ребра, сотрясения мозга, пуля…
Махнул уцелевшей рукой Игорь, молодечество изобразил. Пулю сразу вынули, без заражения обошлось, не три ребра поломаны, а два, насчет сотрясения вообще неправда. Ушиб – только и всего.
Потом стал серьезным, Алешу ближе притянул, шепнул в самое ухо:
– За Женю – спасибо! Не забуду…
Вырвался Алексей, головой помотал. Не слышу – и слышать не хочу! Никто никого не спасал, была команда удирать – удрали, тебя под пулями оставили.
Неужели других тем не найдется?
– Как у Маяковского? 'Приказ по армии искусств'? Бориса Моисеева под каток кинете? И что? Записи подорожают, а он из 'голубых' станет мучеником.
– Так что же, Алексей, терпеть? Этих уродов? Дегенеративное искусство…
– Между прочим, Степан, термин 'дегенеративное искусство' доктор Геббельс придумал.
– Тихо, тихо! Алексей в чем-то прав, нельзя из таких, как Моисеев, страдальцев делать. Реально! Вот когда наши к власти придут, тогда и начнется… Скажем так, правильная политика в области литературы и искусства. Обо всех вспомним, никого не забудем! Сыщутся методы… Сейчас не это главное, даже милиция – не главное. Видали, чего в стране творится? После выборов, в апреле – ждите, покатит по полной программе. Между прочим, 'эсэсы' из 'Опира' завтра в Киеве парад проводят. Прямо на Софиевской площади.
– Да мы им, Хорст! Мы их всех!..
– Вот именно… Мы их, они – нас. На Востоке – Десант, на Западе, за Збручем – 'Опир'. Начнем драться, кому легче станет? Иначе надо. Знать бы, как именно!
– Но… Может, товарищ… Семен подскажет?
Дорожка 7. 'Сормовская лирическая'. Музыка Б.Мокроусова, слова Е.Долматовского. Исполняют И.Шмелев и П. Киричек, запись 1951 г. (3`16).
Пятница, 22 августа 1851AD. Восход солнца – 7.16, заход – 17.32. Луна –IVфаза, возраст в полдень – 24, 5 дня.
Мы в походе. Выступив при первых признаках зари, войско отряд за отрядом покинуло Талачеу, устремляясь на север. Мы снова в миомбо, вокруг знакомая красная земля, редкие рощи мопане, над головой светит яркое весеннее солнце, а на зубах хрустит легкая пыль, поднятая тысячами босых ног.
Мы идем на войну, но, странное дело, меня не покидает ощущение, что я, наконец-то дома. Вначале я приписал сие лихорадке. Тяжело больному, как известно, присуще желание переменить место пребывания, уехать в неведомый край, где он в глубине души надеется найти облегчение. Врачи почитают такой симптом близким признаком неизбежного конца. Однако, обдумав все зрело, я рассудил, что отнюдь не чувствую себя умирающим. Подруга-лихорадка, похоже, напрочь забыла обо мне, я иду наравне со всеми, изрядно облегчая участь нашего Куджура, и даже без особых трудов несу на плечах ружье Дрейзе вместе с запасом патронов. Может, отступившая болезнь и породила столь странное чувство? Где мой дом? Подзабытая Шотландия, нелюбимый Лондон, страны, где довелось побывать, суданские джунгли, шумные порты африканского побережья? Уже много лет я не чувствовал себя 'дома'. Мое 'сегодня' – лишь стоянка между станциями 'вчера' и 'завтра'. Так отчего мне, наконец, не найти свой 'дом, милый дом'?
Итак, мой дом миомбо? Но почему бы нет? Мне здесь нравится, я делаю именно то, что желаю, со мной целая 'семья', вполне дружная и, надеюсь, преданная. Впереди же – цель, мое таинственное Эльдорадо, страна Читабо. Миомбо-Керит.
Жребий брошен и Рубикон перейден. Подробное письмо в Лондон, в Королевское Географическое общество с приложением части моих научных материалов отослано и, очень надеюсь, дойдет до адресата. Если же нет… Что ж, Даймон сможет с удовлетворением сообщить синедриону ученых духов, что история в мире Ричарда Макферсона осталась неизменной. Упрямый шотландец сгинул где-то посреди Южной Африки в августе 1851 года…
Надеюсь, мой Даймон не обидится на эту шутку. Странное дело, еще совсем недавно такая мысль вовсе не казалось поводом для веселья!
Однако же поэтические и философские размышления никак не должны отвлекать от главного. Мы в походе, из чего следует, что я не должен забыть о своих обязанностях. Они пока невелики – блюсти порядок в моей личной армии, регулярно вести наблюдения и измерения, перелагая их на бумагу, работать над картой – и, конечно же, держать ухо востро. Пусть я дома (sic!), пусть среди друзей (во всяком случае, союзников), но а la guerre comme а la guerre. В караване мистера Зубейра я мог не обращать внимания на многие важные частности, чувствуя себя исключительно 'пассажиром'. Сейчас случай иной. Я в войске – и посреди войска.
Еще на побережье я внимательно изучил опыт моих предшественников, пытавших проникнуть вглубь Африки. Правила, мною выведенные, просты. В любой партии три четверти личного состава (в идеале, на практике – куда больше) должны быть носильщиками. Это – самое слабое звено всякой экспедиции, ибо носильщиков приходится нанимать в попадающих на пути селениях, договариваясь с вождями и щедро расплачиваясь. Мой запас коленкора и был для этого предназначен. Иное правило – неизбежная потеря части груза, разворованного и просто брошенного по пути. Избежать такого пока никому не удавалось. К этому следует добавить неизбежные болезни, преследующие и европейцев и негров, что сильно замедляет скорость передвижения, а также постоянный недостаток продовольствия. Небольшие селения не имеют возможность пропитать отряд, состоящий даже из сотни человек.
Следствие сего очевидны. В самом оптимальном случае средняя скорость передвижения по саванне и миомбо (о джунглях не приходится и говорить) не превышает 5 морских (5,5 английских) миль в день или же
