кивнула в ответ – милостиво и одновременно учтиво.
Ее слушают. Каждое слово этой женщины – закон. За нее идут на смерть. Моя шотландская кровь начинает закипать (подобно крови Святого Януария в неаполитанском соборе Сен Дженаро) при мысли о любом деспотизме. Меня ничуть не восхищают столь любезные англичанам 'красоты' королевской власти. Сие суть не что иное, как пережиток язычества в худших традициях злокозненного папизма. Но я далек от легкомысленного анархизма. Люди должны повиноваться иным людям, и тот, кто способен не считаться, а
Иных происшествий за день не случилось, если не считать переправы вброд через небольшую речушку, где мы спугнули нескольких неосторожных бегемотов. Мухи цеце о нас, к счастью, не вспомнили, что весьма и весьма порадовало.
Зато обо мне вспомнил Даймон. Сегодня он был деловит и одновременно настроен несколько по- философски. Без комментариев выслушав мой короткий рассказ о случившемся, он передал мне некую новость, взятую, по его словам, 'в Сети'. Мне тут же представились духи, ловящие большой ячеистой сетью вести прямо из воздуха. К моему удивлению, Даймон без всякого удивления воспринял мою шутку, заметив, что в 'его мире' новости узнают именно так.
Я не стал переспрашивать и уточнять. Про радиоволны и новостное агентство, именуемое 'Всемирная Сеть', мне уже рассказала Даймон Евгения. Не хотелось ее выдавать.
Весть же, пойманная 'Сетью', точнее, 'в Сети', такова. В мире Даймона наконец-то нашли исток Нила! Он оказался не совсем там, где предполагали ('река Рукарара, впадающая в реку Кагера'). Трое ученых из Британии и Новой Зеландии (маори?!) проплыли около двух тысяч миль вверх по Нилу, достигнув конечной точки – истока упомянутой Рукарары. Он оказался на 90 миль дальше, чем было указано на картах.
Четвертый участник экспедиции был убит. В мире духов нравы столь же жестоки.
Мир душе твоей, неведомый смельчак!
Рассказ Даймона показался мне притчей. Мира нет нигде, ни на Земле Anno Domini 1851, ни в юдоли духов, где на календаре 2006 год. За открытия платят собственной жизнью, люди воюют, убивают – и умирают сами. Подставляющих другую щеку убивают первыми.
Ваши мечты никогда не сбудутся, друг мой Дэвид Ливингстон. Ни в мире этом, ни в мире Ином.
Закат был очень приметным. Вспомнилось привычное сравнение: красный, как кровь. Нет, он краснее крови. Красное солнце над красной землей…
День был воскресный, но я ни разу не вспомнил о Творце.
Дорожка 14. 'Последняя поэма'. Песня из к/ф 'Вам и не снилось'. Музыка А. Рыбникова, слова Рабиндраната Тагора. Исполняют Ирина Отиева и Вера Соколова (3`34).
Алеша перевернулся на бок, попробовал привстать. Не смог – Варины руки не пустили. Вокруг шеи обвились, сцепились замком.
– А от задушу!
Вниз потянули – ближе, ближе…
– Втэкты думаешь, малюня? Ой, не втэчешь, не сбежишь. Я так скучила за тобой, не сбежишь, не сбежишь…
Не стал Алеша спорить, ткнулся затылком в мятую подушку, в темный потолок поглядел. Полчаса у него есть, даже больше. Спешить некуда. Не хотел идти, пришел, теперь уходить не хочется.
– Не могу без тебя, малюня! Ни з кым мне так мне не добрэ, ни з кым! Обиделся? А ты не обижайся, ты просто ко мне приходи, ни о чем не думай. Хочешь, даже размовляты не станем, просто будем любыты. Ты – меня, а я тебя…
Шептали в ухо мягкие губы, скользили по коже теплые ладони. Кажется, в самом деле соскучилась. И он соскучился. Сразу пришел – только позвонила. Понимал, что не стоит, все понимал. Но…
– Я теперь с хачем встречаться не хочу, и с братом его тоже, они мне не допомоглы, набрехалы. Я с тобой буду, малюня, тилькы с тобой. В кахве платят непогано, почти на все хватает, только бы с пропиской уладить…
Не перебивал Алеша, не спорил. То ли забыла Варя, как про 'ахвицанта' из 'кахве' рассказывала – всего час назад, то ли думает, что он забыл. Или 'ахвицант' не считается? Эпизод случайный?
Может, ей с одним скучно, а все остальное – только слова? Для него, для себя самой? Возможно, Варя и о нем рассказывает – хачу, брату его, менту поганому, 'ахвицанту'. Интересно, что именно?
– А воны такие нечэстни, ничего для мня не зробылы. Хач говорить, что брату сейчас ни до чего, боится он, уехать хочет в свою Армению. Все милиционеры боятся, стреляют их, через одного убивают. Не бандиты – свои же, те, кого зи службы звильнылы. И наркоманов стреляют, у нас в общаге вжэ коноплю купыты нэ можно…
Не удержал товарищ Север – хмыкнул. Неплохо Иван Иванович постарался, даже до Вари круги дошли. Жаль хача в Армению отпускать, не заслужил, сволочь! И брат его, и другие…
– А ты другим совсем стал, малюня. Думаешь, не вижу, не видчуваю? Жинку иншу нашел? Молчишь? О ней сейчас думаешь? И кто она?
Алексей улыбнулся. Не стал отвечать, глаз от темного потолка не отвел. Надо же, ревнует! Варя – ревнует! Жаль, врать не хочется, а то бы по полной программе выдал – чтобы прочувствовала. Про Джемину-подпольщицу, допустим. Даже лгать не нужно, рассказать, как в 'Черчилле' шампанское пили,
