договорюсь, когда он тебя примет.
Я сделал несколько анализов крови и прошел другие исследования, о которых раньше даже не слыхал.
Берни знал свое дело. Позднее Тэдди созналась, что он обещал 'задать мне жару' и сообщить ей, если обнаружится какой-нибудь изъян в моем организме. В один прекрасный день он уложил меня на стол. К моим рукам и ногам, голове и другим частям тела подключили провода, соединявшиеся с машиной устрашающего вида с разноцветными шкалами и указателями, с лампочками, которые то зажигались, то гасли. Берни делал кардиограмму. Я спокойно дышал — так велел Берни, прислушивался к тихому гулу мотора и наблюдал за лицом Берни. Оно ничего не выражало. Наконец он выключил ток и посмотрел на ленту, зафиксировавшую работу моего сердца.
— Черт возьми! — произнес он, нахмурившись.
— Что-нибудь не так? — спросил я, уверенный, что он обнаружил нечто ужасное и путешествие не состоится.
— Вы потрясающе, я бы сказал, невероятно здоровы, — сказал он, удивленно качая головой, еще раз просмотрел кардиограмму, отсоединил провода и велел мне подняться.
— Это для моего архива, — сказал он. — Посмотрим, какие изменения произойдут после вашего возвращения. Запись я покажу одному моему товарищу — кардиологу. — Он все еще качал головой. — Можно подумать, что электрокардиограмму делали машине. Непостижимо. Во всяком случае, сердце у вас, как у быка.
Плот был почти готов, и я занялся поисками собаки и кошки, которые разделили бы со мной одиночество. В 1954 году я взял с собой кошку и попугая, но они враждовали с первого до последнего дня, и в самом конце, когда на горизонте уже показались первые острова Самоа, Мики забралась в клетку и задушила своего маленького зеленого спутника. Ночь была бурная, я стоял у штурвала и ничего не заметил. На этот раз я хотел взять щенка и котенка, чтобы они подружились.
В телефонной книге мы нашли адреса зоомагазинов и обошли все, начав с самого отдаленного. Кошек и собак было сколько угодно, но ни одна нам не нравилась. Почти все они были существа приветливые, особенно кошки. Взирая на нас из-за решетки клетки, они жалобно мяукали, словно просили, чтобы их приласкали. Собаки вели себя сдержаннее, правда, некоторые приветствовали нас дружелюбным лаем и, виляя хвостом, просовывали нос сквозь прутья клетки. В последнем магазине, занесенном в список, — старом, мрачном и тесном — продавец повел нас в погреб. Мы начали осмотр собак всех размеров, мастей и пород. И тут одни встречали нас как старых знакомых, а другие испуганно жались в угол и даже угрожающе рычали... Бедняжкам явно не повезло в жизни, по-видимому, прежние хозяева обращались с ними плохо. Переходя от клетки к клетке, мы добрались до кошек. Разглядывая маленьких пленниц, я чувствовал себя так, словно находился на древнем рынке рабов. Но вот наконец последняя клетка... 'Эта, Тэдди, эта!' Взрослая кошка, расцветкой напоминавшая черепаху, подошла к стенке клетки и потерлась о прутья. Продавец отпер клетку, кошка, громко мурлыкая, направилась прямо к Тэдди и прижалась к ней, словно ждала ее. Это было красивое грациозное животное, темно-коричневое, со светлыми мазками, с темным брюхом и белыми лапами. Среди ее предков была, очевидно, кошка персидской породы. Большие глаза золотистого оттенка делали нашу новую знакомую очень привлекательной. Нам сказали, что ей около двух лет. Она принадлежала одной старой почтенной женщине, но та умерла. Кошка уже один раз окотилась, после этого ей удалили яичники. У нашей избранницы было не то японское, не то итальянское имя, но мы назвали ее Кики, в память о Мики. Пока мы оставили Кики в магазине — ей надо было сделать прививки для того, чтобы ее пустили в Перу, — а через несколько дней отнесли в гостиницу. Кошка сразу стала центром нашего временного дома.
Я побывал еще в нескольких магазинах, но ни одна собака мне не приглянулась. Нам пора было выезжать из Нью-Йорка, и я решил подобрать товарища для Кики уже в Перу.
IV
2 мая плот был готов. Буксир компании 'Моран' доставил его по реке Пассейик в Ньюарк. Оттуда на следующий день отходила в Южную Америку с заходом в Кальяо 'Санта Маргарита' компании 'Грейс Лайн'. Был ясный ветреный день, по синему небу мчались белые клочья облаков, и когда мы в угоду фотографам распустили грот, на нем четко вырисовывалось выведенное черной краской название плота: 'Возраст не помеха'. Когда мы вшестером распускали парус, он чуть не отшвырнул нас на палубу.
'С этим парусом не соскучишься', — выразил кто-то мою мысль. Плот шел очень медленно, и даже в этой реке, вернее, речушке, его носовая часть была покрыта водой. Придется снять железную каюту и заменить деревянной, я об этом и раньше думал. Только после этой и многих других переделок мое 'судно' будет пригодно для океанского плавания. Я решил довести плот до кондиции в Кальяо, тем более что тамошние власти обещали мне бесплатную рабочую силу. Перу и в 1954 году проявило воистину царскую щедрость, предоставив мне бесплатно необходимые материалы и помощь.
3 мая после обеда плот погрузили на борт 'Санта Маргариты'. Мачты и утлегарь заранее сняли и сложили в трюм. Уже в темноте судно миновало пролив Нарроус и вышло в море.
Время на пароходе шло незаметно. По дороге мы заходили в Норфолк, Панаму, Буэнавентуру. Кормили нас превосходно, экипаж был очень любезен, пассажиры общительны. Капитан Хокансен хорошо знал меня: в 1954 году, когда 'Санта Сесилия' доставила мой плот из Гуаякиля, он был главным инспектором судового состава компании 'Грейс Лайн' в Кальяо. Кики, конечно, моментально освоилась на судне и стала общей любимицей и на корме, и на баке. Глядя, как она пулей проносится мимо меня к борту, перегибается через него и смотрит в воду, можно было подумать, что она всю жизнь готовилась к этому плаванию. Сомнений не было: на плоту она будет чувствовать себя как дома.
Большую часть времени я проводил со штурманом на капитанском мостике, стараясь восстановить в памяти забытое. Я не видел карту и секстант, не определял широту и долготу с 1954 года — тогда, прибыв на острова Самоа, я запаковал все приборы. С тех пор я даже не подымался на борт корабля, если не считать нескольких поездок в Европу. На этот раз мне впервые предстояло плавать в водах к востоку от Гринвичского меридиана, который проходит через Суву на островах Фиджи. Но и от островов Фиджи и 180- го меридиана меня отделяли огромные морские пространства: Кальяо находится на 77° западной долготы. От островов Фиджи мой путь лежал через Новые Гебриды и Новую Каледонию в Австралию. Как-то раз, стоя в штурманской рубке, я даже испугался. Мне вдруг показалось, что преодолеть мой маршрут так же трудно, как добраться с Земли до Луны. Не переоценил ли я свои силы? Пока 'Санта Маргарита' проходила Панамский канал и огибала побережье Колумбии, Эквадора и Перу, меня не раз одолевали сомнения. В такие минуты я выходил на палубу и смотрел на свой плот, принайтовленный к палубе.
16 мая мы вошли в док Кальяо. Вечером плот спустили на воду. На следующий день буксир компании 'Грейс Лайн' отвел его на военно-морскую базу. Перу тепло встретило нас с Тэдди. У нас было такое чувство, будто мы после девятилетнего отсутствия вернулись домой. Прежде всего я нанес визит начальнику военно-морской базы адмиралу Хуану Луису Крюгеру. Он был очень любезен и обещал мне всяческое содействие. На следующий день Тэдди и я отправились к министру военно-морского флота.
— Сеньор Уиллис, — сказал он, — помните, Перу теперь ваш дом. Народ, правительство, военно- морская база — все мы в вашем распоряжении. Мы гордимся вами, гордимся тем, что девять лет назад вы отчалили от наших берегов и сейчас с этой же целью вернулись к нам. В 1954 году все Перу молилось, чтобы вы благополучно высадились на Самоа. Сейчас все Перу будет молиться, чтобы с Божьей помощью вы достигли Австралии.
Он говорил так дружелюбно, так тепло, что Тэдди смахнула слезинку.
Лима изменилась за те годы, что я ее не видел. Она переживала буйный расцвет. Появились магазины стандартных цен, магазины самообслуживания, улицы были запружены автомашинами, с трудом пробивавшимися сквозь пробки, повсюду царила сутолока большого города.
Мы сняли номера в 'Гранд-отель Боливар', где жили в 1954 году, и каждое утро я отправлялся в Кальяо, находившийся в восьми милях от Лимы. Кальяо основал Пизаро. Его мумия покоится в соборе Плаца
