игравший на тубе: «Коли тебе хорошо в оранжерее, то незачем лезть в джунгли».
Зато мысленно он все время путешествовал, совершал далекие экспедиции, уносясь далеко, туда, где не было ни алгебры, ни правил про запятые, ни учебников, которые колотились у него за спиной, когда он трусил домой из школы. Дорога в школу и обратно никогда не менялась, ноги сами помнили ее, так что не надо было думать, в какую сторону их направлять. Сам он был уже не здесь, а далеко от дома, в основном составе «Реал-Бетиса», на матче с севильским «ФС» и в упорной борьбе забивал решающий гол. Здесь, в ревущем коконе битком набитого стадиона, Себастьян больше всего любил проводить время после уроков. Завернув за угол и выйдя на калье Альгондига, он услышал доносившиеся сквозь щели полуприспущенных жалюзи звуки национального гимна. Во дворе двое рабочих отбойными молотками вскрывали асфальт. Разговаривая, они громко орали, хотя расстояние между ними было всего полметра. И только подойдя к самой двери, погруженный в мечты Себастьян увидел то, что заставило его очнуться. У решетки, выходящей на улицу, стоял чужой мальчик и, схватившись за нее обеими руками, заглядывал в патио дома, в котором жил Себастьян.
– Если хочешь, пожалуйста, заходи, – сказал Себастьян.
Мальчик обернулся. У него были черные вихрастые волосы и почти белая кожа. Это был явно иностранец.
– Ну, зайдем, что ли, – сказал мальчик.
Себастьян отпер дверь ключом и пропустил гостя вперед. Тот чуть не растянулся, споткнувшись об вывалившуюся плитку, на которую жильцы старались не наступать. Он медленно перешел через патио и остановился перед развалюшистым ротанговым креслом.
– Ты садись, можно! – сказал Себастьян.
Мальчик медленно опустился в кресло и начал тихонько покачиваться взад и вперед, разглядывая лес растений перед глазами. На керамических горшках были изображены сценки из прошлого Севильи, когда она была большим торговым центром. На стене висели гипсовые маски людей, про которых уже никто не помнил, кто они такие. В углу стояла покрытая пылью труба дона Тито, рядом с ней бюст Спасителя.
– Ты и правда тут живешь? – спросил мальчик.
Себастьян кивнул. Он слышал, что мальчик говорит с иностранным акцентом. Интонация скакала как попало. Мальчик рассказал, что он из Брайтона, это город на юге Англии. Он с самого рождения каждый год проводит лето в Испании, вот уже двенадцать лет, то есть прямо целую вечность. У Себастьяна язык не повернулся признаться, что он на три года старше. Глаза у мальчика были совсем старые, как будто чужие.
– Как тебя зовут? – спросил Себастьян.
Мальчик вздохнул. Он поднялся с кресла и протянул Себастьяну руку:
– Гаррет Бабар Эйлвуд Гоут-младший. Длинноватое имечко.
– Для испанца не слишком, – сказал Себастьян. – Да ну? Сколько же у тебя имен?
– Четыре. Себастьян Александр Конде де Оливар.
Гаррет выслушал это почтительно и в то же время с видимым облегчением. Он снова опустился в кресло и расположился в нем свободнее, чем прежде.
– Неужели вы пользуетесь сразу всеми именами? – спросил он.
– В зависимости от того, насколько мама сердита, – объяснил Себастьян.
– То же самое у меня, – сказал Гаррет.
Себастьян перевернул вверх дном пустой цветочный горшок и тоже сел.
– У вас в Англии дом? – спросил он мальчика.
– Да, – ответил Гаррет. – Я живу с родителями в доме рядовой застройки. Отец держит поле для мини- гольфа на пляже. У мамы тепличка, где она выращивает каннабис.
Себастьян напряг память:
– А что такое каннабис?
– А это то самое, что курили мои родители, когда давали мне имя, – сказал Гаррет. – Они раскурили пенковую трубочку во время очередной серии «Слоненка Бабара»,[2] и с каждой затяжкой смотреть становилось все веселей и веселей. Когда куришь каннабис, все вообще делается очень веселым.
– Ты тоже пробовал?
– Разок-другой пробовал. Когда дома никого не было.
Себастьян кивнул. В Англии многое не так, как у нас, подумал он. Там не только курят каннабис. Еще можно побыть одному в доме, когда тебе двенадцать лет.
– Скажи мне одну вещь, – спросил он, весь подавшись вперед. – А двери у вас закрываются?
– Какие двери? – уточнил Гаррет.
– Двери в квартире, – сказал Себастьян. – У вас их принято закрывать?
– Господи! А как же иначе! Даже бабахают со всего маху!
Себастьян обвел взглядом потрескавшиеся керамические стенки и галерею наверху, окружавшую патио. Он представил себе английские дома. Они там огромные, и в них сотни дверей. Но тут он услышал, как тихо скрипнула входная дверь, ведущая в патио. Это вернулась из магазина мама.
– У тебя гость? – спросила Тереза и поглядела с улыбкой.
Гаррет вскочил с кресла и застыл по стойке смирно.
– Это Гаррет, – сказал Себастьян. – Он из Англии, но умеет говорить по-испански.
Тереза улыбнулась:
– Вы, наверное, проголодались?
Себастьян вопросительно взглянул на гостя. Он надеялся, что тот голоден. Тогда он услышит еще что- нибудь про Англию.
– Спасибо за предложение, – сказал Гаррет.
– Мама, поднести твои сумки? – спросил Себастьян.
– Да нет, не надо, – отказалась Тереза. – Может, вы оба зайдете в комнату?
Себастьян энергично замотал головой. Тереза ушла в дом, чтобы намазать им бутерброды, и вскоре на втором этаже распахнулось кухонное окно. Себастьян увидел за стеклом тень матери и услышал ее шаги по каменному полу. Он подумал, что сейчас поест и сразу уйдет отсюда куда-нибудь в другое место.
Они направились в сторону Пласа-Кристо-де-Бурго, где в тени фикуса расположились, сонно поглядывая перед собой, местные торчки. Гаррет ходил шаркающей походкой. Поковыряв пальцем во рту, он извлек застрявшую в надетой на зубах металлической пластинке крошку ветчины. Затем выгреб из кармана пачку «Фортуна лайт».
– Хочешь тоже? – спросил Гаррет.
Себастьян помотал головой. Они сели в парке на скамейку, и Гаррет начал рассказ. Он рассказал Себастьяну о Лондоне, нарисовав при помощи дыма и слов картину незнакомого города. Себастьян почти ничего не слыхал о Лондоне.
Для него это был просто город с кучей футбольных команд, в которых у центральных нападающих свернута шея в погоне за мячом. Сейчас же Себастьян внимал рассказам Гаррета про путаницу улиц, в которых можно заблудиться, про двери, которые можно закрыть. В Лондоне, говорил Гаррет, не играет роли, чем ты занимался и откуда приехал. Единственное, что имеет значение, это – что ты собой представляешь как человек. Люди там меняют работу чуть ли не каждую неделю и называются так, как им вздумается.
– Странные люди живут в Лондоне, – сказал Гаррет. – Но чем страннее, тем лучше. Ты как бы сам себя придумываешь.
– Ну и каким ты решил придумать себя? – спросил Себастьян.
– Я буду тенором, – сказал Гаррет. – Я буду петь в театрах Вест-энда.
Он поднялся и закурил новую сигарету. Они побрели дальше по улице и вышли на Пласа-Альфальфа, где на тротуаре были расставлены красные стулья киоска «кока-колы». Возле газетного ларька они остановились.
– Найдешь дорогу? – спросил Себастьян.
– Господи, чего ж ее не найти! – Он подтянул брюки, отчего живот вывалился над кушаком. Лицо его от солнца приняло ярко-красный оттенок. Глаза казались воспаленными.
