– Я все равно собиралась в эти края. Было бы странно не заглянуть к нему.
– Гораздо более интересный вопрос – это почему я здесь оказался, – сказал Баз.
– Захотелось – и приехал.
– Как бы не так! Ты сама меня упросила. Но, честно говоря, Юль, тут действительно нечего бояться.
Она посмотрела на него долгим взглядом и скрылась в ванной. Размотала и отбросила полотенце. Посмотрела на себя в зеркало. Легкая выпуклость живота. Плотно прижатые одна к другой ноги. Кожа, которая больше не согласна кротко молчать. Она заговорила. Громким голосом: «Иди и возьми меня! Потрогай меня!» Но она не доверяла своей коже. Не знала, кого та зовет. Это мог быть кто угодно. Чужой и незнакомый. Призрак.
Она включила воду и ступила под теплые струи.
«Кафе Педрокки» раньше называли «Кафе без дверей». Сто лет назад оно работало круглые сутки, и его завсегдатаями были революционеры и богема, которые собирались здесь, чтобы планировать возрождение итальянского государства. Впервые это кафе открылось в 1760 году. В те времена в городе было двести с лишним таких заведений, но «Педрокки» превосходило все остальные. Изначально оно было построено в виде античного храма с ионическими колоннами и салонами, блиставшими богатой позолотой и лепниной. Юлианна остановилась в дверях, обозревая мраморный пейзаж, она подумала, что если всю Падую считать салоном, то здесь ее главный парадный зал. Но революционеров что-то было не видно, не было и ни одного человека, похожего на студента. За круглыми столиками сидели дамы в шляпках и норковых шубках, попивавшие самый дорогой в этом городе кофе. Над белыми скатертями узкими стрелками возвышались стройные цветочные вазы. За роялем сидел пианист, вносивший в деловитую атмосферу нотку уюта. На одном из красных диванчиков сидел Себастьян. Он был в свежепроглаженной рубашке, такой же чужой на нем, как сам он для этого дивана. Она постояла на пороге, разглядывая его. Плечи немного опущены. На стене у него за спиной висела устарелая карта мира. Юлианна неторопливо пересекла помещение, на ходу стягивая перчатки. Они обменялись легкими поцелуями в обе щеки – приветствие в континентальном стиле.
– Ты подстриглась, – сказал он. – А я поседел.
– Время не стоит на месте.
– Да, что тут скажешь!
Она повесила плащ на свободный стул и села.
Да, подумал он, она выглядит старше. Во взгляде прибавилось глубины, в чертах лица – выразительности.
– Я и не думала, что в Италии бывает так холодно, – сказала она.
– В этом году здесь холоднее, чем всегда.
– И твоя Пануццо плачется на дороговизну электричества?
– Непрестанно.
Она улыбнулась и открыла меню. О погоде больше ничего не приходило в голову. Пролог был задуман как напоминание, как подтверждение того, что они много чего знают друг о друге и им не нужно начинать с чистого листа. Она заранее решила начать именно так, как бы подхватив тему последнего письма.
– Много работы в магазине?
– О да! Много! Столько рождественских подарков.
– Часто ездил на рыбалку?
– Сейчас слишком холодно. Лагуна замерзает.
Они заказали какао. Какао было домашнего приготовления, украшенное сверху взбитыми сливками. Юлианна курила. Себастьян ел пирожное.
– Хорошее местечко! – сказала она.
– Я еще ни разу тут не был, – сказал он. – Сюда в основном туристы ходят.
Он обхватил чашку ладонями. Оба не смотрели друг на друга. Старались глядеть в сторону. На столики. В зеркала. На карту мира. Юлианна не знала, о чем говорить. Разве она ожидала на этот раз чего-то другого? Что они сядут друг против дружки и между ними возникнет та близость, которая установилась в переписке? Тогда уж надо было перебрасываться через столик записками! Она отодвинула чашку с какао. На донышке осталась черная гуща. Оно было слишком сладкое и крепкое. Не может она больше!
– А как поживает Баз? – спросил Себастьян.
Она улыбнулась и расслабила плечи. Казалось, что отсутствующий Баз разрядил напряженную атмосферу.
– Да примерно все так же, – сказала она. – Ходит в Лондоне на акупунктуру, утыкивают его иголками. Каждый день пьет травяной чай, настоянный на всяких малоаппетитных штуках. Можешь мне поверить, что пахнет не слишком приятно. На заваривание требуется два часа, а у База в отеле нет плиты. Такое вот неудобство с четырехзвездочными отелями.
– Пожалуйста, пусть он стряпает у меня.
– Отлично!
Она взглянула на него и улыбнулась. Он опустил глаза.
– А что случилось с Базом?
Юлианна пожала плечами:
– Никто не знает. В один прекрасный день вдруг начались боли. Сначала в руках. Потом перешли дальше. Какая-то необъяснимая боль, то есть объяснений хоть отбавляй, но он не знает, кому верить.
– Он поправится?
– Не знаю.
Юлианна повертела часы на запястье. Она открыла новую пачку и вынула сигарету.
– А ты? – спросил он.
– Что – я?
– Ты же ушла из его программы. Что-то переменилось?
Она опустила глаза. Чуть-чуть наклонила сигарету:
– Никто больше не пялится. От этого как будто становишься немного свободнее.
Он кивнул:
– Надолго ты в Италию?
– На Новый год двинусь дальше в Венецию и Триест.
– Так что будешь неподалеку?
– Какое-то время.
Ее рука лежала на столе. Пальцы немного поджаты в кулачок. Один палец выставился наружу. Себастьян слегка дотронулся до него. Этого было достаточно. Коснулся и немного согрелся.
Потом он, влившись в поток рождественских покупателей, двинулся домой. Он шел и поглядывал на выставленные в витринах вещи, которые скоро будут завернуты в пакеты и перейдут как подарки из рук в руки. Себастьян уже отоварился подарками и большую часть даже отправил по назначению. Всем, кроме нее. Ее подарок вот уже несколько дней лежит в кухонном шкафу, он собирался вручить его ей за обедом в сардинском ресторане. Но только не при Базе; подарок был слишком интимным; его нужно вручать, оставшись наедине. Например, в базилике во время рождественской мессы? Нет, только не в церкви! Может, и вообще не вручать? Этот подарок ее испугает. Отпугнет ее так, что она еще больше отдалится.
Отчего так получается? Почему эти встречи всякий раз оставляют его разочарованным? Он задумался о том, какую тональность приняла сегодняшняя встреча, как они оба мучительно подбирали слова, избегая смотреть друг на друга. Может, в этом виноваты письма. Им больше нечего друг другу сказать, нечего выяснять. Себастьян и без того знал, что Юлианна подстриглась, что ей не хотелось продолжать работу на телевидении, что она снова работает на отца и двести дней в году проводит в разъездах. Но тут, когда они оказались за столиком лицом к лицу, письма канули, словно их никогда не бывало, словно они не доверяли друг другу свои секреты. Может ли дружба питаться заочными доверительными посланиями? Или для поддержания дружбы нужно общение? Слова выветриваются. Взгляд в глаза все скрепляет. Себастьян всунул ключ в замочную скважину и открыл дверь. Он бросил взгляд на почтовый ящик и вздохнул. Чего он боится?
