– Это мог быть весьма известный человек. Может, тебе приходилось видеть, как он обращался к толпам людей или был изгнан из Галилеи после нескольких ударов кнута? Для этого требуется не так уж и много! Иоанн остался без головы за то, что посмел запрещать князю жить с женой его брата!
А второй добавил:
– В его лице и глазах было что-то напоминавшее Иисуса из Назарета. Если бы подобное было возможно, я бы сказал, что это сам раввин, однако Иисус был выше ростом, серьезнее и не так приветлив, как этот незнакомец. Может быть, это был один из его братьев или кто-то из родственников?
В мозгу у меня запульсировала необычная мысль, потрясшая меня до самих глубин моего существа.
– Немедленно поворачивайте обратно! – взревел я, вскочив в лодке на ноги.
Они ничего не хотели слышать об этом, пока я не пригрозил броситься в воду и добраться до берега вплавь. Тогда они развернули лодку, и мы поплыли обратно. Нос лодки еще не успел коснуться берега, как я спрыгнул в воду и, задыхаясь, помчался к навесу, однако поблизости никого не было. Словно сумасшедшие я носился по берегу, пытаясь отыскать хотя бы его следы, пока рыбаки силой не заставили меня вернуться в лодку.
Оказавшись на борту, я, закрыв лицо руками, принялся упрекать себя за отсутствие здравомыслия и за то, что не сумел узнать его, если этот человек действительно был Иисусом из Назарета. Однако вскоре меня одолели сомнения: как я сам мог убедиться, незнакомец был таким же человеком, как и все остальные, в его чертах не было ничего божественного, по крайней мере в моем понимании; кроме того, разве не воспринимал я его речи как бред воспаленного рассудка? Но при этом я подумал: почему божественное должно быть таким, каким оно мне кажется или каким я могу его себе представить? Кто я таков, чтобы решать в каком обличье должен предстать предо мной Сын Божий?
Терзаясь жестокими сомнениями, я не знал, что думать, вспоминая каждое его слово и каждый мой вопрос. Наконец я был вынужден оставить это занятие, думая лишь о том, действительно ли я буду присутствовать на скачках в Тивериаде, как он это предсказал.
В гневе я воскликнул:
– А ведь вчера я вам говорил о том, что назаретянин на третий день воскрес из мертвых! Если вам действительно показалось, что вы узнали его, почему же не обратились к нему?
Обменявшись взглядами, словно пытаясь сговориться, они ответили:
– К чему задавать ему вопросы? Если бы у него было бы что нам сказать, он заговорил бы первым! Кроме того, он внушает нам страх! Мы никому не станем говорить об этой встрече и тебе советуем поступить так же! Если это действительно был Иисус – во что нам верится с трудом, – у него должны быть свои причины, чтобы жить в одиночестве и скрываться от римлян.
– Если он тот, за кого мы его принимаем, ему нечего опасаться на этом свете! – настаивал я. – В Иерусалиме он явился своим ученикам, собравшимся в наглухо закрытой комнате.
Рыбаки, рассмеявшись, сказали:
– О чужестранец, никогда не верь тому, что тебе рассказывают галилеяне! Нас очень легко чем-то увлечь, и у нас, кроме того, богатое воображение!
Вернувшись в свою роскошную комнату в греческой гостинице у термий, я испытал настоящее облегчение, наконец-то оставшись один: теперь я мог спокойно думать и поступать так, как мне захочется. Мария из Беерота действительно вертелась подле меня, словно щенок, и лишь после того, как Магдалина избавила меня от ее присутствия, я осознал, насколько она мне мешала.
В покое своего жилища я опять воспроизвел в памяти все, что произошло на песчаном берегу, однако после этого чувство покоя оставило мою душу, сменившись горечью, раздражением и беспокойством. В атмосфере гостиницы, где каждый богатый постоялец заботился лишь о том, как бы провести сравнение между собой и своим соседом, присматриваясь к его болезням и диете, мной начали овладевать сомнения в том, что я действительно встретил назаретянина: буря могла так повлиять, что для меня все превратилось в перемешанный с реальностью кошмар; и разве рыбаки сами не смеялись надо мной? Если бы незнакомец оказался Иисусом, то он, пожелав явиться нам открыто, обязательно назвался бы и прямо заявил о себе!
Терзаемый муками сомнений, я пытался шагать по комнате, а на глаза наворачивались горькие слезы. Вновь обретенное одиночество становилось для меня невыносимым, и я дал знать о своем возвращении Клавдии Прокуле. Она ответила, что не может принять меня, потому что к ней прибыли придворные князя Ирода Антипаса.
На следующий день Клавдия пригласила меня на ужин. Приглашенных было много, и мне удалось познакомиться с Хузой, римским советником при дворе и супругом Жанны, и с врачом князя, которого тот отправил к Клавдии Прокуле, надеясь, что он сможет ее излечить. Этот либерально настроенный иудей учился на острове Кос и был настолько эллинизирован, что походил на грека больше, чем любой из настоящих греков. В ожидании появления хозяйки, прежде чем сеть за стол, в атриуме дворца нам предложили вина со сладкими и острыми яствами. Придворные засыпали меня коварными вопросами, однако я ограничился хвалебными словами в адрес спасительных вод термий, благодаря которым моя нога так быстро зажила.
Клавдия Прокула потребовала, чтобы на пире присутствовала Жанна, что, по всей видимости, не понравилось ее супругу, и та за все время трапезы не проронила ни слова. Весьма бледная лицом хозяйка дома поведала, что ей никак не удается обрести спокойный сон, несмотря на благотворное воздействие купаний, и что если ей случайно удавалось сомкнуть глаза, она сразу же становилась жертвой ужасных кошмаров, ей пришлось приставить к себе раба, в задачу которого входило будить ее, если она начинала стонать во сне.
– О Марк! – обратилась она ко мне – Ты даже представить себе не можешь, в каком трудном положении я оказалась, ведь я так больна и ранима! Супруг предупреждал меня об этом, когда я отправлялась сюда, но я даже не могла себе представить, что это может принять такие размеры, потому что я никогда не вмешивалась в политику и была сама сдержанность. Князь Ирод слишком торопится! Он любой ценой хочет организовать в мою честь большие скачки, чтобы продемонстрировать свои дружеские чувства по отношению к Понтию Пилату. Однако тебе известно, насколько я не люблю привлекать к себе внимание: уже одно то, что, узнав о моем прибытии, он направил к границам своих всадников в красных одеяниях, показалось мне чрезмерным.
Бросив лукавый взгляд в сторону придворных, она продолжала:
– Он пожелал, чтобы его прекрасная супруга Иродиада находилась вместе со мной в царской ложе, чтобы народ Галилеи мог нас приветствовать овациями. Но помимо того что я не знакома с Иродиадой, я дала понять, что их союз не признан иудаистским законом.
Придворные в знак протеста воздели кверху руки, и я заметил, как смутился бородатый Хуза. Мне же нечего было терять, поскольку я никак не зависел от милостей князя, и я совершенно откровенно, как того пожелала Клавдия Прокула, произнес:
– Мы все находимся в кругу друзей. Лисица – умное животное, и я слышал, что этим лестным прозвищем называют князя этих земель. Таким образом, он пожелал, чтобы высокородная римлянка, принадлежащая к императорскому роду, находясь в Галилее, официально выразила одобрение этого брака, который, насколько я понимаю, вызвал такое негодование, что один из пророков лишился головы. О Клавдия, я представляю себе ту бурю оваций, которыми встретит тебя в цирке воодушевленный народ Галилеи, желая продемонстрировать свои верноподданнические чувства римлянам и супруге князя одновременно. Думаю, понадобятся по крайней мере две когорты солдат, чтобы хоть как-то поддерживать порядок, и придется обыскивать публику, чтобы в тебя не угодил какой-нибудь предмет.
Клавдия Прокула бросила на меня удовлетворенный взгляд. – Естественно, я ничего не имею против княгини, – поспешно добавила она – Однако если предположить, что ее присутствие рядом со мной может вызвать подобные беспорядки, то как тогда мой супруг, находясь в Кесарии, сможет определить, были ли они направлены против римлян или же только против Иродиады? Я слышала, что народ отказывается даже приветствовать ее, разбегается, поворачивается к ней спиной, когда она показывается на людях.
Тогда взял слово римский советник.
– Если народ восстанет, это может быть истолковано как проявление враждебности по отношению к Риму, и тогда князь под предлогом верности римлянам получит превосходную возможность строго наказать свой народ, что, я думаю, весьма понравится княгине Иродиаде.
