И я понял в чем дело: маникюрная пилочка с алмазным напылением. Она, бесхозная, валялась на полу. Пришлось её поднять.
— Алексей! — знакомый голос остановил поступательное движение моей руки к глазной щели врага.
— Что?
— Ты с ума сошел?
— Не знаю, — и, воткнув пилочку в мягкую чужую щеку, посчитав нужным предупредить. — В другой раз убью!..
— Ыыы, — сучил ногами.
Я пожал плечами: странные людишки, когда им дарят жизнь, они смертельно обижаются, и направился на выход. У двери толкались мои коллеги по ТОО „Лакомка“. На их трапецевидных ряшках я заметил проблески интеллекта, может, поэтому обратился к коллективу с просветительско-культурной речью о вреде дурного поведения в обществе. Иногда общество способно и лягнуть, как лошадь, и тогда мы имеем то, что имеем, и указал на господина Соловьева, над которым хлопотали сердобольные клерки.
И пошел прочь, забыв о причине нашего с Вирджинией появления в особнячке. И в этом никто не виновен. Никто. Даже Чеченец. Он поступил, как считал нужным; и нет такой силы, способной его остановить в желании быть самим собой.
… Джиповой отсек летел по знакомой траектории скоростной магистрали. В салоне бился музыкальный шквал, отвлекающий меня от проблем текущего дня. Моя спутница нервно курила сигарету и смотрела в окно. Там падал снег — и было впечатление, что мы мчимся в героиновой пороше.
Сон! Проклятый сон не давал мне спокойно жить и умереть. Человек, как доказывает практика, ничто иное, как биохимическое соединение; иногда, правда, Боже пытается втемяшить в его головушку такие понятия, как любовь к ближнему и вера в доброе и вечное… А порой Всевышний подает телесному мешку знаки, как бы предупреждая о грядущей опасности. Может, я слишком впечатлительная и эмоциональная субстанция, да мне кажется, что ничего в природе нет случайного…
Сны есть наша реальность, только преломленная через некую призму из, скажем так, небытия, где нет никаких границ — ни временных, ни пространственных…
Тишина отвлекает меня от размышлений на невразумительную тему — моя спутница выключила радио. В чем дело? Кажется, дорогая, я не давал причины вести себя так агрессивно?
Женщина нервно смеется — герой, нашел с кем счеты сводить? С шестерками! Стыдно было смотреть на этот вульгарный мордобой.
— Почему? — обижаюсь.
— Потому, что бил слабого.
— У них сила несметная…
— Не валяй дурака, Чеченец, — огрызается. — Знаешь прекрасно, ты под защитой Хозяина, и пока он в тебе нуждается, ты можешь мордовать любого…
— Это хорошая мысль, — говорю я. — Думаю, надо вернуться… — И делаю вид, что выкручиваю руль для радикального маневра.
— Прекрати! — орет Вирджиния. — Связалась на свою голову!..
Я смеюсь от души — надо же такому случиться: моя персона под защитой Хозяина. И в этом есть сермяжная правда нашей действительности. Права Варвара Павловна, ох, права. Да, братва вела себя очень странно, точно все были повязаны невидимыми путами. Следовательно, моя жизнь и свобода в волшебном предмете, именуемом „компакт-диск“. И пока я или кто другой её не обнаружил…
— Верка, — ору я, — на хрена мне что-то искать? Давай жить сто лет и умрем в один день!
— Умрем, — покусывает губы, — только не через сто лет.
— А когда?
— Дня через три-четыре.
— Куда все торопятся? — удивляюсь. — И краснострелочники? И фабричные? И ты?
— В счастливое будущее, Чеченец, — усмехается. — Все хотят получить счастье. В полном объеме.
— Я тебя не понимаю?
— И не надо тебе, милый, ничего понимать.
— Почему? Я любознательный.
— Чтобы в гробу лежали кости, надо поставить крест, — и дымная вуаль таинственности плавает перед её целеустремленным лицом.
Черт знает что! Какие-то игры в жмурки. Какая разница, когда сыщется эта проклятая дискета — через день или через сто лет? Для меня, например, никакой. Лучше через сто столетий. Подозреваю, этот срок не устраивает ни одну из трех заинтересованных сторон.
Ситуация сама по себе и смешна, и нелепа: компакт-диск один, а желающих им владеть намного больше. Что делать? Единственный выход распилить компьютерный кругляш на три равные части и одарить всех жаждущих и алкающих. Представляю, как вытянутся их рожи?
— Смех без причины — признак дурачины, — говорит Вирджиния.
— Извини, — каюсь я, понимая, что и на самом деле скалюсь, как ослик на морковку. — Вспомнил анекдот.
— Расскажи, не таи, — не верит.
И я ведаю байку о мужике, который проявил удивительное мужество, когда спас ребенка, упавшего с парохода в реку. Ах, какой герой! Ах, какой герой! — кричали все на палубе. А мужик утерся и цедит сквозь зубы: Знал бы, какая блядь меня толкнула в воду, убил бы!
Вирджиния смеется: героизм поневоле страшнее атомной бомбы. Не нужен нам героизм, товарищ Иванов, требуется кропотливая и спокойная работа на благо отчизны. То есть, не понимаю я. Тогда Варвара Павловна, как учительница, вновь начинает растолковывать суть своего предположения. Я, на её взгляд, лучше других знал отчима и мне необходимо каким-то чудесным образом угадать потайное местечко.
Чаще всего человек действует по шаблону — прячет, к примеру, американские доллары в собрание сочинений Л.Н. Толстого, немецкие марки — в тома А.П. Чехова, манаты — в „Поваренную книгу“, а отечественные рублики в книги Джека Лондона… я искренне верю во всю эту галиматью, Вирджиния смеется, оказывается она так шутит, и продолжает: но встречаются люди, мыслящие неожиданно, варианты их поведения практически невозможно просчитать и тогда можно взять родственника, в данном случае, усопшего и прибегнуть к помощи специалистов по психоанализу и гипнозу.
— Родная моя, — укоризненно замечаю. — Сколько можно повторять, никакого отношения…
— И тем не менее…
— И меня, как собаку Павлова?
— Тебя, как кролика. Это не больно, дурачок, — улыбается. — Это как сон…
— Тьфу! — говорю в сердцах. — Зачем тогда таскались в гости к матери и дальше?..
— Так надо, — получаю вполне конкретный ответ.
— И когда, блин, эксперимент?
— Завтра, если ты не возражаешь.
Я фыркаю: какие могут быть возражения? Я, как тот мужик на пароходе, хошь-не хошь, а когда концентрированный пинок под зад, то уж невольно ковырнешься в мутную воду отечественного Ганга, где блажит несчастное дитя.
— А если не проснусь? — проявляю интерес к своей биохимической субстанции.
— Прекрати.
— А если проснусь, но идиотом?
— Как может идиот стать идиотом! — теряет терпение Вирджиния.
— Спасибо, ты добра ко мне, — целую руку. — Всегда подозревал, ты высокого мнения о моих умственных способностях.
— О, Господи! Прости мя грешную! — и лупит перчаткой по моему уху.
Я сопротивляюсь — джип юхтит на ледяной трассе, как металлический короб с промороженными цыплятами, каковой вывалился из трайлера, следовавшего рейсом Бостон — Засрацк.
Мы, люди, полоумно вопим — встречные грузовики, идущие из Засрацка в Бостон, подают
