Кетлин на миг прониклась жалостью к этой испытывающей ужасные муки совести маленькой женщине, лежащей без сна в темноте рядом со своим мужем. Но не слишком сильной жалостью, так как эта маленькая женщина однажды, повинуясь абсолютно злобному импульсу, остановилась, когда Кетлин проходила мимо нее по коридору, и безо всякого предварительного раздумья, что могло бы предупредить девушку, с силой ударила ее по лицу.
Разум Кетлин спешил, движимый все более растущим чувством безотлагательности.
Разные картины мелькали в ее голове, настоящий калейдоскоп, причем, некоторые из них были настолько ярки, что почти полностью перекрывали все другие. Здесь был целый мир дворца с его интригами, с его бесчисленными личными трагедиями, с его жестоким честолюбием. Здесь были самые сокровенные мечты ворочающихся во сне людей. И здесь присутствовали также и мысли людей, всю ночь занимающихся составлением хитроумных планов.
И вдруг к ней ворвался обрывок грубого желания, жестокой решимости убить ее! В тот же момент он пропал, как неуловимая бабочка, но сам он не напоминал бабочку. Беспощадность этой мысли была подобна шторе, доводящей ее до отчаяния. Потому что этот второй проблеск угрожающей ей мысли был таким мощным, что источник ее мог находиться где-то рядом, только где-то в непосредственной близости от нее.
Ее начало лихорадить, и тут она уловила эту мысль в третий раз. Сейчас она смогла определить и ее источник. Теперь девушка поняла, почему этот мозг так долго избегал ее. Его мысли были тщательно рассеяны, умышленно рассредоточены на тысячи различных дел, которые казались просто обертонами в неразборчивом шуме, создаваемом множеством находившихся вокруг разумов.
Он, должно быть, имел практику. Но даже если это было так, то это был не Джон Петти и не Кир Грей, каждый из которых придерживался бы жесткого хода мыслей, подчиненного законам логики, которые ни за что бы не позволили хоть одной искринке задуманного проскользнуть из своего разума. Ее возможный противник, несмотря на весь свой ум, выдал себя. И как только он войдет в комнату, она…
Мысль оборвалась. Ее разум был потрясен обрушившейся на нее истиной. Человек был уже в ее спальне и в этот самый момент подползал на коленях к ее кровати.
Кетлин показалось, что время остановилось. Этому чувству способствовали и темнота, и то, как вся она, даже ее руки, были укрыты одеялами. Она знала, что от малейшего движения зашелестят плотные накрахмаленные простыни. Он набросится на нее, прежде чем она успеет двинуться, прижмет ее под одеялами, и она всецело окажется в его руках.
Она не могла ни шевельнуться, ни что-либо разглядеть в темноте спальни. Она могла только чувствовать, как нарастает возбуждение в пульсирующем мозгу убийцы. Его мысли стали более быстрыми, и он перестал рассеивать их. Пламя его убийственной страсти обожгло ее разум, оно было настолько мощным и неистовым, что ей пришлось отключить часть своего сознания от этого воспаленного разума, потому что она внезапно почувствовала настоящую физическую боль.
И в этом полном откровении его мыслей Кетлин прочла всю предысторию этого покушения. Этот человек был часовым, пост которого был снаружи, за дверью. Но это не был обычный часовой. Странно, что она не заметила подмены. Наверное, ее сделали, когда она спала. Либо тогда, когда она была полностью погружена в свои собственные мысли.
Она уловила его план действий, когда он поднялся с покрытого ковром пола и склонился над кроватью. Впервые ее глаза уловили неясный блеск ножа в его руке, которую он отвел для замаха.
Оставалось единственное. Единственное, что она могла сделать! Она быстро и решительно поднялась и швырнула одеяла на голову и плечи ошеломленного убийцы. Затем она спрыгнула с кровати — и стала еще одной тенью среди теней комнаты.
Позади нее раздался приглушенный одеялами крик. В этом низком вопле был испуг и страх перед тем, что может случиться.
Она уловила его мысли, услыхала шум его движения, когда он одним прыжком перепрыгнул кровать и начал молотить руками, стараясь обыскать самые дальние уголки комнаты. В этот момент ей показалось, что ей не следовало бы вскакивать с кровати. Если все равно завтра наступит смерть, то к чему эта отсрочка? Но она знала, что ответом была охватившая ее всецело воля к жизни; и в ее разуме вновь шевельнулась мысль, уже во второй раз, что этот полуночный посетитель был доказательством того, что кто-то, кто желал ее смерти, боялся, что казни не будет.
Она постаралась перевести дыхание. Ее собственное возбуждение смешалось с презрением, которое она испытывала, глядя на неуклюжие старания убийцы.
— Дурак ты, — сказала она своим детским голосом, полным презрения, но абсолютно недетским своей разящей логикой. — Ты в самом деле веришь, что можно поймать слэна в темноте?
То, как убийца прыгнул в направлении ее голоса и размахивал во все стороны кулаками, было отнюдь не привлекательно. Это было жалкое и уродливое зрелище, потому что мысли этого человека стали теперь совсем гадкими от ужаса, охватившего его. В этом страхе было что-то нечистое, и Кетлин брезгливо поморщилась, стоя босиком у противоположной стены спальни.
Еще раз она заговорила своим высоким детским голосом:
— Лучше бы ты ушел прежде, чем кто-либо услышит, как ты здесь спотыкаешься. Я не сообщу о тебе мистеру Грею, если только ты уйдешь немедленно.
Она почувствовала, что человек ей не поверил. В нем было слишком много страха, слишком много подозрительности и, что было неожиданным, коварства! Бормоча проклятия, он перестал ее искать и опрометчиво кинулся к двери, где был выключатель освещения. Она почувствовала, что он вытаскивает пистолет и наощупь ищет выключатель. Девушка поняла, что он предпочел рискнуть и попытаться убежать от часовых, которые обязательно прибегут на звук выстрела, чем решиться на встречу со своим начальником, которому придется сознаваться в своей неудаче.
— Ты глупый дурак! — сказала Кетлин.
Она знала, что предпринять, хотя раньше никогда не сталкивалась с такой ситуацией. Она беззвучно прокралась вдоль стены, ощупывая пальцами ее поверхность. Затем она открыла обшитую филенками дверь, проскользнула в нее, заперла за собой и побежала вдоль тускло освещенного коридора к двери в конце его. Та открылась от ее прикосновения в большой, роскошно обставленный кабинет.
Внезапно испугавшись смелости своего поступка, Кетлин задержалась в проеме, глядя на человека, который сидел за столом и что-то писал при свете затененной настольной лампы. Кир Грей не сразу поднял голову. Но через мгновение девушка поняла, что он уже знает, кто это вошел, и тут к ней пришла смелость хорошенько рассмотреть этого могущественного человека, пока он молчит.
Было что-то величественное в этом повелителе людей, что всегда восхищало ее, и даже сейчас, когда страх перед ним навалился на нее всей своей тяжестью, она не могла это не отметить. Резкие черты придавали его лицу благородное выражение; сейчас он задумчиво склонился над письменным столом, размышляя над очередной фразой письма.
По мере того, как он писал, она была в состоянии следовать по поверхности за его мышлением, но не более. Потому что Кир Грей, она обнаружила это давным-давно, разделял с этим самым ненавистным человеком, Джоном Петти, способность мыслить в ее присутствии, не отклоняясь, причем, таким образом, что чтение его мыслей становилось практически невозможным. Она могла уловить только скользящие по поверхности мысли, слова письма, которое он писал. И ее возбуждение и нетерпеливость перебороли всякий интерес к его писанине.
— Там, в моей комнате, какой-то человек, — взорвалась она. — Он хотел убить меня!
Кир Грей поднял голову. Его лицо стало более суровым, когда он полностью перенес на нее свое внимание. Благородные линии его профиля уступили место решительности и властности. Кир Грей, повелитель людей, холодно смотрел на нее. Когда он заговорил, его ум двигался с такой точностью, а голос и разум были столь тесно скоординированы, что она не была в состоянии определить, издает ли он вообще какие-либо звуки.
— Какой-то убийца, да? Продолжай!
Кетлин разразилась дрожащим потоком слов, в которых было все, что случилось с ней с того времени, когда Дэви Динсмор насмехался над нею еще на стене дворца.
— Значит, ты думаешь, что за всем этим стоит Джон Петти? — спросил он.
— Только он мог бы решиться на это. Секретная полиция распоряжается людьми, охраняющими
