Он явно не знает, чем занять нас, пока мы не соберемся в полном составе для проведения экспертизы, вот и решил нас укатать. Микроавтобус останавливается перед заброшенной заправкой, мы минут десять, вывихивая лодыжки, плетемся под раскаленным солнцем по усыпанной щебнем тропинке и наконец подходим к куче камней, восстановленных армированным бетоном. Отец Абригон утверждает, что это останки пирамиды. Громко сказано. К нам бросается мальчишка в трусах и зеленой кепке, потрясая книжечкой с квитанциями и требуя оплаты за право обойти ее. Улучив удобный момент, я подхожу к немцу, который со страдальческим лицом держится за живот в ожидании новых спазм. Чтобы войти к нему в доверие, я предлагаю ему свои таблетки от болей в желудке и осведомляюсь, доводилось ли ему ранее исследовать тильму. Инженер-химик, в такт своим судорогам, отвечает, что работал с фотографиями и образцами волокна под инфракрасным излучением и его вердикт не подлежит обжалованию: изображение является составной частью полотна, любой наносной слой отсутствует, что делает невозможным как объяснение возникновения самого изображения, так и сохранности полотна; при исследовании под микроскопом не обнаруживаются ни следы работы кистью, ни единая трещинка – одним словом, агавовое полотно повело себя точь-в-точь как фотопленка, на обеих сторонах которой проявилось изображение Богоматери.
– А красители?
– Они не растительного, не животного, не неорганического происхождения, и уж тем более не созданы людьми. Выводы делайте сами.
– Бог?
– Или инопланетяне. Уже во времена ацтеков Мексика была местом самых частых появлений НЛО, подтверждения тому обнаружены во всех святилищах древнего культа.
Я оборачиваюсь к чинно поддакивающей историчке. Едва сдерживая раздражение, я спрашиваю, неужели они действительно верят в подобную чушь.
– Мы ученые, – возражает химик. – Мы не верим: мы изучаем, констатируем и излагаем. Да, факта отсутствия слоя внутренней пропитки, безусловно, недостаточно для доказательства его внеземного происхождения. Но если бы подобный слой был обнаружен, это доказало бы, что изображение является творением человеческих рук. Так ведь?
Я не нахожусь, что ответить. Он извиняется и убегает в поисках ближайшей рощицы.
– Хочу дать вам один совет, мадемуазель, – сухо отчеканивает полная дама в мешковатом платье. – Не пытайтесь повлиять на нас и не позволяйте вашим предрассудкам затмить ваш же опыт. Я отдала двадцать лет своей жизни историческим исследованиям тильмы, профессор Вольфбург продолжил и подтвердил анализы пигментов полотна, проведенные в 1936 году нобелевским лауреатом Рихардом Куном, он и сам достоин этой премии, наш коллега Траскин – признанный мировой специалист по проблемам черных дыр, а Кевин Уильямс – ведущий эксперт НАСА по цифровой обработке фотографий, присланных зондом «Патфиндер».
– Но возможно, что у нас замылился глаз, Летисия, – вмешивается сам Кевин Уильямс. – Свежий взгляд извне никогда не помешает, – с трогательной неловкостью добавляет он. – Я бы с огромным удовольствием выслушал мнение доктора Кренц.
На его бледном лице резко выделяются покрасневшие лоб и нос. Меня так и распирает посоветовать ему воспользоваться солнцезащитным кремом, но я подавляю внезапно накативший на меня прилив материнской нежности к этому неуклюжему сорокалетнему подростку, так нелепо смотрящемуся среди бескомпромиссных взрослых. Интересуясь малейшим кактусом, незначительнейшим панорамным видом, открывающимся на холмы, едва различимые за смогом из выхлопных газов, снимая пирамидальную постройку во всех ракурсах, он похож на непоседу-скаута, готовящего полный отчет по нашей экскурсии.
– Я смогу высказать свое мнение только после того, как исследую изображение, – заявляю я, и это выходит у меня резче, чем я сама того хотела. – В отличие от некоторых я заранее не настаиваю ни на одной, ни на другой версии.
– Хотите, я покажу вам увеличенные фотографии роговицы? – неожиданно осмелев, как это обычно бывает с очень застенчивыми людьми, предлагает он. – Они у меня в чемоданчике, в гостинице.
Я с умилением смотрю на него. Еще ни один мужчина не был так проворен в изобретении предлога для завлечения меня в свой номер.
– Я лишь хотел подготовить вас к экспертизе, – поспешно оправдывается он, словно угадав мои мысли. – Даже опытному специалисту не всегда удается разглядеть силуэты с первого раза. Не забывайте, что на участке роговицы площадью менее восьми миллиметров размещены тринадцать отражений.
– С удовольствием приму ваше приглашение, – отвечаю я с покоренной улыбкой, чтобы он перестал заливаться краской в просветах между солнечными ожогами.
– Так! Уже пять часов, – объявляет отец Абригон, хлопая себя по затылку. – Быстро, возвращаемся.
Все тотчас устремляются за ним по щебневой тропинке, и мне приходится, под комариными укусами, догонять их бегом.
– Вот, наденьте, – говорит он, открывая маленькую герметичную упаковку и протягивая мне желтый пластиковый браслет, в то время как из рощицы выскакивает разъяренный профессор Вольфбург. – Это проверенное средство с экстрактом мелиссы отпугивает комаров. Надевайте его каждый вечер, после пяти. Комары-то у нас как раз пунктуальны…
Мы набиваемся в микроавтобус. Пока священник приказывает нам задержать дыхание и распыляет средство от комаров, потревоженный во сне астрофизик с трудом разлепляет склеенные веки. Потом снова засыпает, водитель делает музыку потише, трогается, и начинается, теперь уже в обратном направлении, мучительная тряска по кочкам и ухабам.
Через пару километров хлопанье и стук стихают. Стоя в кабине водителя, всматриваясь вдаль и положив правую руку на приборную доску – ни дать ни взять капитан судна на мостике, – наш экскурсовод разговаривает с кем-то по-испански по подключенному к прикуривателю огромному допотопному сотовому. Внезапно он с раздосадованным видом обрывает разговор, встряхивает телефон, словно пакет апельсинового сока, и набирает новый номер. Пару фраз спустя он вдруг оборачивается ко мне, сжимая кулаки, зажмуривает глаза. После чего улыбается, отключает телефон, свертывает провод, и оба они исчезают в бездонных карманах его армейских штанов. Раскачиваясь под толчками автобуса, он по центральному проходу пробирается к моему креслу, плюхается рядом и, указывая на пустынную деревню, ничем не отличающуюся от предыдущей, доверительно сообщает, что обе они борются за право считаться
