уравновешена, что под весом человека один конец медленно приподнимался, как пасть огромной рыбы, а второй опускался примерно сантиметров на пятьдесят.
Железный прут служил подпоркой, чтобы плита не возвращалась в исходное положение.
Вниз вела крутая узкая лестница, грубо высеченная в скале. Она делала поворот на девяносто градусов, что, очевидно, было задумкой строителей: так никто не мог слишком быстро спуститься или подняться. У Омара возникли сомнения, стоит ли соваться в этот подземный лабиринт. Честно сказать, это, конечно, было глупо, но что-то притягивало его, как магнит. А потому все сомнения и здравый смысл были отброшены.
Лестница вела в зал со сводами и подпертыми стенками, на которых горели лампадки, мерцая рассеянным, желто-зеленым светом. В пустом помещении стояли лишь глиняные кувшины в человеческий рост. Они занимали всю правую сторону зала и были наполнены водой. Вероятно, воду брали из цистерны, мурованное отверстие которой виднелось в полу. В зале стоял гнетущий зной, в воздухе витал омерзительный сладковатый запах.
Омар прошел в ту сторону, откуда доносились песнопения. Наверное, певцов было не больше полудюжины, но их громкие стенания на языке, который Омар не знал, казались звонче воплей любого муэдзина. Судя по всему, молящиеся монахи использовали систему монастырских пещер как резонатор, чтобы придать литаниям больше пылкости.
В другом конце зала Омар различил два прохода: здесь, под землей, не было дверей. Правый проход вел в темный коридор, из которого слышались негромкие звуки, в левом виднелся лестничный пролет. Лестница шла прямо вниз, но в отличие от первой была широкой и удобной, вымощенной светлыми каменными плитами. Внизу виднелась вытянутая к правому верхнему углу комната, которая напоминала укрепленный колоннами неф христианского храма. Слева и справа между колоннами стояли длинные узкие столы с лавками из грубо оструганных досок. Места здесь хватило бы человек на пятьдесят или даже больше. Стены были украшены древними изображениями святых в человеческий рост. Рисунки частично покрывала сажа, местами краска облупилась и потемнела.
Жалобные песнопения становились все отчетливее, но также слышались резкие команды и удары плетью. Во имя Аллаха всемогущего, что творилось в этом монастыре? До этого момента Омар не встретил ни одного человека — это лишь придавало таинственности происходящему. На мгновение он в нерешительности встал за одной из колонн, но потом, набравшись смелости, вышел в боковой портал, на свет. То, что он увидел, заставило его содрогнуться. В широком, ярко освещенном коридоре с зарешеченными камерами по обеим сторонам стоял бородатый монах в черной сутане и держал плеть. Вокруг него в экстазе танцевали и пели достойные сожаления существа. Их было около дюжины. С бритыми головами, нагие или наполовину одетые, с мертвенно-бледной кожей и раздутыми животами, как у голодающих детей, которых Омар видел на Синае, эти люди, словно прирученные звери, исполняли какой-то обряд. Они выкрикивали молитвы, не замечая ничего вокруг. «Безумцы!» — пронеслась в голове Омара мысль, ибо на их лицах читалась не фанатическая набожность, а помешательство. Когда один из жалких мужчин попытался напасть по некой причине на своего соседа, монах в черной сутане ударил обоих плетью, и они завизжали и пригнулись, как измученные животные.
Озадаченный этой бредовой ситуацией, Омар стоял в дверном проеме как вкопанный и не попытался убежать, когда бородатый монах в черной сутане заметил его.
Однако монах испугался даже больше, чем Омар. Казалось, он не поверил своим глазам, словно перед ним возник какой-то призрак. Не оглядываясь на танцующих людей, он медленно подошел к Омару и вытянул руку, будто хотел прикоснуться и убедиться, что это не мираж.
Омар кивнул ему, желая продемонстрировать дружелюбие, а монах в испуге остановился и приготовился защищаться плетью. Но потом, осознав безобидность Омара, опустил ее.
— Кто ты, незнакомец? — подчеркнуто вежливо осведомился монах, словно хотел умилостивить враждебно настроенного гостя.
— Меня зовут Хафиз эль-Джаффар, — громко произнес Омар, перекрикивая ритуальное пение. И тут, словно по какому-то знаку невидимого дирижера, безумцы прекратили жалостливые вопли и уставились на чужака пустыми глазами. Несколько мужчин стыдливо отвернулись, двое стариков, на изможденных лицах которых можно было прочитать нечто вроде мудрости, в то время как их члены носили явный отпечаток дряхлости, отважились подойти ближе, чтобы с удивлением рассмотреть незваного гостя.
— Снаружи бушует хамсин, — добавил Омар, как бы в оправдание своего появления здесь.
— Хамсин. — Монах понимающе кивнул и тут же добавил: — Мы не обращаем внимания на капризы природы. Нет ничего изменчивее, чем ветер и погода. Что есть песчаная буря по сравнению с вечностью? Не больше, чем искра в пламени вечного костра. Но как ты попал сюда?
Оказалось, что Омар совершенно не был готов к этому вопросу. Он ответил, но тут же пожалел, что произнес эти слова. Понимая, что уже слишком поздно, он пояснил:
— Я археолог, шел через эту местность, мне нужно было в Рашид.
— В Рашид? — Монах забеспокоился и вдруг хлопнул в ладоши. Он обернулся к зевакам, которые окружили его, и крикнул:
— Во имя господа Иисуса Христа, живо по кельям!
Безумцы медленно разбрелись по камерам, кто-то ворчал и жаловался, кто-то плакал. Монах поспешил закрыть решетки темных карцеров, в которых не было ничего, кроме нар, укрытых тростником.
— Редко к нам заходят заплутавшие чужаки, — объяснил монах в сутане после того, как запер все клетки, — по правде сказать, с тех пор как я здесь живу, а мой возраст намного превышает жизнь обычного египтянина, не приходил еще никто. По крайней мере, в эти помещения. Одного иностранца мы когда-то спасли, он умирал от жажды. Лежал в двух милях отсюда, в пустыне. Мы нашли его полуживого во время охоты на змей.
— Охоты на змей?
— Мы охотимся на змей, чтобы прокормить себя. Ловим больше, чем можем съесть. Дважды в год, на Богоявление и праздник святого Андрея, который покровительствует нашему монастырю, получаем от патриарха Александрийского зерно, по мешку на душу, и то слишком много для одного брата, который видит смысл жизни в посте. Пойдем и увидишь!
Он провел Омара в торец комнаты. Там они прошли под низким сводом и, преодолев несколько ступеней, попали в подвал, в который через отдушину попадал свет. Здесь были высечены каменные корыта для припасов, а посередине виднелся выложенный камнями круглый очаг: в этом помещении отчетливо угадывалась кухня. Один из углов был завешен льняным полотном со странными гирляндами. Подойдя поближе, Омар узнал в них вывешенные сушиться змеиные тушки.
Но еще больше его удивило другое зрелище. Когда монах снял деревянную крышку с одного каменного корыта, приглашая незнакомца заглянуть в него, Омар отпрянул: там извивались десятки змей толщиной в руку. Они пытались проглотить друг друга.
Миновав коридор с кельями, монах в сутане взял Омара за руку и повел через другой проход по изогнутой лестнице на верхний этаж. Это помещение больше походило на церковь: точеные колонны и небольшие хоры, которые, очевидно, были направлены в сторону востока. Скамейки для коленопреклонений были тщательно выстроены ровными рядами. По их количеству можно было судить, что в монастыре живет больше монахов, чем вначале казалось Омару, или когда-то монастырь знавал лучшие времена.
Справа от входа, в деревянном закроме, лежали сотни черепов. На каждом нарисован косой крест, на лбу — дата смерти, под ними, в ящиках, свалены кости. По левую сторону — полки из темного, грубо оструганного дерева со старинными книгами. Кое-какие фолианты лежали раскрытыми на крестообразных подставках. Некоторые тома были просто громадны — сантиметров девяносто в поперечнике, и украшены изысканными рисунками, которые еще никогда не видели солнечного света.
— Вот, — произнес черный монах, и его мрачное лицо, казалось, посветлело, — здесь описана вся житейская мудрость, известная нашим предкам… Мудрость Востока и Запада, запечатленная в буквах и цифрах на все времена.
Завороженный словами монаха, Омар подошел к раскрытому фолианту, чтобы полистать его, но монах преградил ему путь.
— Стой, незнакомец. Остерегайся касаться страниц, это опасно!
