правления. В центре комнаты на огромном восточном ковре стоит черный лакированный стол длиной метров девять; его сверкающая поверхность отражает свечение розоватых галогенных ламп вверху. Справа от меня находится горящий газовый камин, обрамленный резной деревянной рамой в восточном стиле. На то, чтобы получить на него разрешение у пожарных, наверняка ушло целое состояние. Над каминной полкой висит большой зимний пейзаж: голые деревья частично заслоняют запорошенные снегом деревянные здания, а закутанные крестьяне спешат по своим делам.
– Вы узнаете картину, мистер Тайлер?
Уильям Терндейл зашел в комнату за моей спиной в сопровождении скользкого типа, встречавшего меня в приемной. Уильям высок, никак не ниже меня, несмотря на легкую сутулость. Кожа на шее у него обвисла, словно он начал усыхать изнутри, как это иногда бывает с крупными мужчинами. Под шапкой снежно-белых волос яростно сверкают бледно-голубые глаза. Стареет он или нет, Уильям все еще внушителен.
– Я не очень хорошо разбираюсь в искусстве, – устало признаюсь я, удивляясь, что он заскочил, чтобы поздороваться. Мы виделись считанное количество раз, и всегда – только в присутствии Кати. У него нет никакой причины общаться со мной сейчас, когда я стал персоной нон грата на Уолл-стрит.
– У этой картины удивительная история, – заявляет Уильям, приближаясь ко мне. – Гитлер увлекался искусством. Он собирал полотна по всей оккупированной Европе. Планировал открыть музей в Линце, своем родном городе, и выставлять в нем самые ценные приобретения. Вам об этом что-нибудь известно?
– Нет, – отвечаю я, не понимая, куда могла подеваться Катя. Уильям уже стоит рядом со мной и пристально рассматривает пейзаж.
– Сердце коллекции составила группа из восьмидесяти полотен, хранившаяся в Нойшванштайне, замке девятнадцатого столетия в Баварских Альпах. Там было по одной работе да Винчи, Караваджо, Рафаэля и Каналетто, а также две работы Вермеера. Только представьте: во всем мире знают лишь тридцать пять картин кисти Вермеера, и к тому же авторство десяти из них сомнительно. В конце войны вся коллекция пропала неизвестно куда. Советы обвиняли в краже американцев, а американцы обвиняли в том же Советы. Никому так и не удалось раскрыть эту тайну.
– Представить только! – эхом отзываюсь я, начиная раздражаться.
– В этой коллекции есть одна картина, необычная сразу по двум причинам. «Деревня зимой» кисти Питера Брейгеля Младшего. Во-первых, это единственное полотно, приобретенное Гитлером законным путем: он получил его в пользование от одной немецкой аристократической семьи. А во-вторых, это единственная картина из всей группы, которую видели после войны.
Терндейл наклоняет голову набок и улыбается, раздвигая фиолетовые губы так, что обнажаются клыки.
– Потрясающе, – говорю я. – Но позвольте откланяться. Я надеялся перемолвиться словечком с Катей.
– Она в Чикаго, – заявляет Уильям. – Вы сообщили ей, будто вам известно, что такого совершил Андрей. И я подумал, что мы с вами вполне можем поболтать.
Я чувствую, что краснею, как только понимаю, что произошло. Катя проработала на Уильяма двадцать лет, и хотя нет никакой причины, по которой она должна была бы проявлять лояльность по отношению ко мне, все равно больно осознавать, что она сразу же передала мое послание Уильяму, даже не попытавшись сначала связаться со мной.
– Не злитесь, – примирительно говорит Уильям, очевидно заметив мое расстройство. – Она ничего мне не сказала. Я прослушиваю ее телефон с того самого момента, как ее брат исчез. И я слышал вашу голосовую почту.
– Катя будет просто в бешенстве, – заявляю я, моментально испытывая и облегчение от того, что она не выдала меня, и шок от коварства Уильяма.
– У нас с ней случались вещи и похуже, – безразлично бросает он. – На меня работать нелегко.
– Большинство людей считают вас самовлюбленным болваном, – парирую я, желая стереть с его лица довольное выражение.
– Как по мне, вы слишком сочно выражаетесь, – возражает Уильям и легкомысленно улыбается. – Я только что беседовал по телефону с вашим бывшим начальником, Джошем Крамером. Описывая вас, он использовал термин «примадонна», что означает то же самое, но в более вежливой форме. И конечно же, существует небольшая проблемка с убийством вашей жены, которое, по мнению полиции, совершили вы. Люди, живущие в стеклянных домах, не должны бросаться камнями, мистер Тайлер. – Терндейл подмигивает мне, как будто мы мило беседуем.
Когда я еще работал на Джоша, он иногда вспоминал один случай, о котором ему рассказывал Уильям. В начале шестидесятых, прежде чем заняться семейным бизнесом, Терндейл работал в военной разведке в Берлине. Однажды он вел допрос трех братьев, подозреваемых в шпионаже в пользу Советов. Поскольку Терндейл никак не мог заставить ни одного из них говорить, он решил прибегнуть к старому фокусу следователей: указал на старшего брата и приказал немецкому охраннику вывести его из комнаты и расстрелять. Через несколько секунд Уильям и оставшиеся два брата услышали выстрел. Тогда Терндейл указал на младшего брата и заявил, что тот будет следующим. Оба парня сразу же раскололись и сознались во всем. Самое забавное во всей истории было то, что недогадливый охранник, только заступивший на службу, на самом деле застрелил старшего брата. Джош матерился, описывая, с каким гомерическим хохотом закончил свой рассказ Уильям. Мой бывший босс был поражен и шокирован его бездушностью.
– Хотите поговорить? – спрашиваю я, глядя прямо в глаза Терндейлу. – Так говорите.
– Давайте сначала присядем, – предлагает он. – Эрл!
Охранник обходит бочком вокруг стола и отодвигает стул для Уильяма. Я сажусь рядом с Терндейлом, спиной к камину. Кажется, я уже знаю, о чем он собирается беседовать.
– Не хотите ли чего-нибудь выпить, мистер Тайлер?
– Нет, спасибо.
– Тогда к делу. Одна птичка напела мне, что вы переписали некоторые файлы с принадлежащего мне компьютера.
У меня уходит пара секунд на то, чтобы сложить два и два. Только один человек, связанный с компанией «Терндейл», мог знать, что я взял файлы Андрея.
– Вам звонил Дмитрий.
– Превосходно, мистер Тайлер. Вы очень сообразительны. Джош говорил мне, что вы умны.
– Вы не знали, что Дмитрий пользуется ноутбуком Андрея?
– К сожалению, Дмитрий не был таким разговорчивым, каким казался, когда мы с Эрлом занимались ликвидацией нашего московского офиса. Как, увы, и большинство людей. У него, очевидно, какие-то проблемы с российскими законами. Что на этот раз, Эрл?
– Сводничество, – отвечает Эрл. – Педики.
– Странно, не правда ли? – Вопрос чисто риторический. – Сводничество – опора большинства экономик восточноевропейских стран. Как бы там ни было, Дмитрий подумал, что, возможно, сумеет продать мне информацию в обмен на некоторую помощь.
– У вас есть связи в российской полиции? – подозрительно спрашиваю я. – Вы случайно не просили их найти Андрея?
– Боже мой, ни в коем случае! – Похоже, мой вопрос развеселил Терндейла. – Последнее, чего я хочу, – это позволить шайке русских головорезов задавать Андрею вопросы. Дмитрий нуждался в финансовой помощи.
– Вы перезванивали Джошу в сентябре и интересовались фондом, с которым был связан Андрей. Значит, вы его искали, верно?
– Меня интересовали финансовые дела Андрея, а не он сам по себе, – возражает Уильям, пристально глядя на меня. – Возможно, вам известно почему?
– Известно, – отвечаю я. – И могу догадаться, почему вас так интересуют файлы из компьютера Андрея. Но они не помогут вам найти пропавшие деньги. Денег больше нет. Андрей потерял ваши деньги вместе со своими, играя на бирже.
– Ну что ж. Вы ответили на мой первый вопрос. Вам известно о краже.
– Андрей тщательно вел записи.
– Документация всегда была одной из его сильных сторон, – сухо отмечает Уильям, качая головой, как
