– Ну что ж. – Уильям опирается на стол и встает. – В таком случае, полагаю, мы пока что оставим все как есть. Вам повезло, мистер Тайлер, что у нас с Эрлом намечены и другие дела на сегодняшний вечер. Считайте это предупреждением. Не лезьте в мои дела, иначе я организую нам более длительную беседу, и тогда вы поймете, каким ублюдком я могу быть. Ясно?
– Ясно.
– Хорошо, – резюмирует он. – Эрл, проводи, пожалуйста, мистера Тайлера.
Эрл поднимает меня, хватает за поврежденную руку и выворачивает ее мне за спину. Я иду, согнувшись пополам, и стараюсь не стонать. В помещении есть неприметная дверь, ведущая в служебный коридор; в нее мы и выходим. Эрл вызывает грузовой лифт и все время, пока мы спускаемся, крепко прижимает мою голову к стенке кабины. Сил у меня едва хватает на то, чтобы устоять на ногах. Мое отражение в тусклых алюминиевых дверях размыто и деформировано, однако это, скорее, плюс, так как шок у меня проходит и начинает уступать место стыду. На первом этаже Эрл вытаскивает меня из лифта, распахивает моей головой дверь запасного выхода и швыряет меня на сырую аллею.
– У меня для тебя кое-что есть, – заявляет он, отпуская мои волосы. Он бьет меня открытой ладонью по виску, вызывая звон в ушах, и я вижу, как на землю падет сложенный одноразовый пропуск. Схватив меня за плечи, Эрл бросает меня о кирпичную стену напротив двери и возвышается надо мной, когда я падаю на землю.
– Простите, что прикоснулся, – говорит он. – Надеюсь, вам у нас понравилось.
Он бьет ногой по моему многострадальному плечу, и я проваливаюсь в темноту.
29
На мое тридцатилетие мы с Дженной поехали кататься на лыжах. До этого я никогда не катался с гор и потому взял утром несколько уроков на склоне для новичков. Два часа спустя, когда я сделал три поворота подряд и ни разу не упал, инструктор назвал меня прирожденным лыжником. После обеда я поднялся на верхушку холма на фуникулере и начал спускаться по трассе средней сложности, а Дженна ехала рядом со мной. Через несколько сотен метров склон сделался круче, я зацепился задним концом лыжи, упал на спину и хлопнулся головой о наезженный снег с таким звуком, как будто у меня вместо головы – скрученное полотенце. Когда я открыл глаза, Дженна баюкала меня на руках, и ее горячие слезы капали мне на лицо.
– Похоже, я еще жив, – заплетающимся языком произнес я. Лазурное небо вокруг Дженны казалось далеким теплым морем; у меня закружилась голова, и на какую-то долю секунды я испугался, что упаду прямо в эту синеву. Я с трудом поднялся на локтях, и мир принял правильное положение в пространстве.
– Почему ты плачешь? – спросил я.
– Ты так сильно ударился головой… Ты был такой бледный…
– И ты подумала, что я умер. – Я был слишком ошеломлен, чтобы понять, как сильно она расстроилась. Дурачась, я высунул язык и свесил голову набок.
– Прекрати! – закричала Дженна и, как рассердившийся ребенок, замолотила кулачками по моей груди.
– Ну-ка перестань, – приказал я, садясь ровно и поднимая руку, чтобы защититься.
Она молча стояла на коленях; ее длинные волосы закрывали лицо, а плечи бурно вздымались. Рядом с ней находились воткнутые в снег лыжи.
– Дженна?
Одним пальцем я завел волосы ей за ухо, прикоснулся к подбородку и повернул залитое слезами лицо к себе.
– Я так испугалась, – призналась она глухим от волнения голосом. – Мне стало так одиноко…
Я прихожу в себя на аллее за зданием компании «Терндейл», чувствуя щекой холодный тротуар, и какое-то мгновение мне кажется, будто я вернулся в те горы и Дженна опять стоит на коленях возле меня. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее. Ее здесь нет, и внезапно меня охватывает такое чувство страха и одиночества, что я роняю голову на асфальт и плачу. У меня звонит телефон. С трудом перевернувшись на спину, я выуживаю его из кармана здоровой рукой.
– Да, – хрипло каркаю я.
– Это Руперт, – говорит мистер Розье. – Я не вовремя?
– Все нормально.
– Я узнал кое-что интересное о том вкладе на счете вашего друга. Может, заскочите ко мне попозже? В семь тридцать детей уже не будет. Я ухожу в восемь.
Я не в состоянии поднять левую руку, поэтому убираю телефон от уха и смотрю на экран. Сейчас шесть сорок.
– Увидимся в семь тридцать, – соглашаюсь я.
Он прощается. Я сбрасываю звонок и набираю Тенниса.
– Алло? – Звук такой, как будто он говорит по громкой связи.
– Это Питер. Ты где?
– Еду вокруг Таймс-сквер, пытаюсь найти гараж, который не дерет сорок баксов за два часа стоянки. Почему бы тебе не стать членом клуба, у которого есть собственная парковка?
– Я в пробке, – отвечаю я. – Можешь забрать меня?
– Ты где?
Я снова поднимаю голову и осматриваюсь, пытаясь сориентироваться.
– На Сорок седьмой. Между Шестой и Седьмой. На нечетной стороне улицы.
– Буду через пять минут.
Я роняю голову и неподвижно лежу на спине. Прямоугольная полоса ночного неба подсвечивается фонарями на аллее, и низкие облака мерцают золотыми и розоватыми бликами. Было бы хорошо упасть в небо и оказаться далеко-далеко. Еще не время, говорю я себе, переворачиваюсь на живот и сантиметр за сантиметром поднимаюсь на четвереньки. Еще не время.
30
– Если ты не хочешь рассказывать, что происходит, – дело твое, – говорит Теннис, ведя машину одной рукой и обвиняюще тыча в меня другой. – Но тебе надо бы в больницу.
– Я тебе уже говорил. Все кости целы.
– Да ты еле в машину забрался.
– Я не хотел залезать в твою машину. Здесь же собачий холод. Кому в голову придет ездить по городу в середине зимы со сломанной печкой?
– Может, мне вообще машину выкинуть, из-за того что вытяжной вентилятор сломался?
– Может, тебе стоило бы починить его, скряга?
– У них не было нужных деталей. И не меняй тему.
Я шутливо ругаюсь с Теннисом, и мне становится лучше, хотя зуб на зуб не попадает. Дело не в одной только печке. Подобрав меня, Теннис настоял на том, чтобы мы остановились у корейского магазина, где он купил гигантскую упаковку ибупрофена и заплатил торговцу-подростку, чтобы тот загрузил через окно со стороны пассажира пузыри со льдом, обложив ими мою руку, плечо и бедро, как свежую рыбу. Боль можно кое-как терпеть, только если сидеть не шевелясь, но в таком случае можно замерзнуть до смерти. Я изо всех сил стараюсь не вспоминать, как Эрл и Уильям смеялись надо мной, пока я валялся на полу, корчась от боли. Сначала мне нужно расплатиться по другим счетам, но я чертовски надеюсь, что мне удастся добраться и до них.
Теннис тормозит перед библиотекой и паркуется во втором ряду. Минуту мы тихо сидим, наблюдая, как крупная негритянка в форме водителя трамвая ведет по ступенькам маленького сонного мальчика. Сейчас семь пятнадцать.
– Серьезно, Питер, – говорит Теннис, – какого черта происходит?
– Я тебе уже объяснял. Я пытаюсь разобраться, кто убил Дженну.
– Ты не хочешь предоставить это полиции?
– Я сотрудничаю с полицией, но в деле замешаны и другие люди. Все так запутано. Я пока что не могу рассказать полицейским все.
– И не можешь объяснить мне почему.
