– Понятно. – Судя по тону, мистер Розье считает, что у меня сотрясение мозга. – Но перейдем к этому депозиту. Вы были правы: нет никакого банка с названием GPICCARDAG, так что я прогнал название через поисковик несколько раз в разных вариантах и нашел учреждение под названием «Galerie Piccard AG».
– И что это такое?
– Известный швейцарский аукционный дом. Такой же, как «Sotheby’s». Торгуют картинами, мебелью, антиквариатом.
– Вы считаете, мой друг продал что-то на аукционе? – с сомнением в голосе спрашиваю я.
– Картину, – отвечает он, вытаскивая каталог из пачки журналов на столе. На обложке напечатана глянцевая репродукция «Мадонны с младенцем», вверху золотыми буквами написано: «Galerie Piccard». – Я вам сейчас ее покажу.
– Где вы умудрились найти это? – Я просто поражен.
Улыбаясь, он просматривает записи в блокноте.
– Один мой друг работает в комнате номер триста в центральной библиотеке. Помимо всего прочего, у них есть собрание каталогов аукционов и их результатов. Я сообщил ему дату аукциона и сумму на счете, и он сумел сразу же определить проданную картину. Он сказал, что больше ни одна не подходит. Мой друг забросил мне каталог по пути домой. Вот он.
Мистер Розье поднимает открытый каталог. На левой стороне расположен текст на четырех языках, а на правой – цветная фотография картины. От неожиданности я ахаю.
– Что случилось? – спрашивает он.
– Я уже видел эту картину, – изумленно отвечаю я. – Всего пару часов тому назад. Что-то там зимой, автор – какой-то голландец, верно?
– «Деревня зимой», – уточняет Руперт, поворачивая каталог к себе, чтобы прочитать надпись. – Автор – Питер Брейгель Младший. Он был фламандцем, а значит, скорее бельгийцем. Где вы ее видели?
– В офисе «Терндейл и компании». Именно там я был перед тем, как приехать к вам.
– Ага. – Он пролистывает каталог до конца и рассматривает страницы, прикрепленные к последней странице обложки. – Покупатель не указан, дана только сумма сделки. Одна целая шестнадцать сотых миллиона швейцарских франков без комиссии. Это точная сумма, лежащая на счету вашего друга.
– Уильям Терндейл рассказал мне странную историю. – Я в полном смятении. – По его словам, эта картина была частью коллекции, собранной фашистами для какого-то музея, который Гитлер планировал открыть в Линце.
– Точно, – соглашается мистер Розье, берет со стола еще один журнал и протягивает его мне. Это экземпляр «Тайм» восьмилетней давности. На обложке напечатан портрет женщины в белом чепце, на ее лице играет свет из невидимого окна. Заголовок гласит: «КОЛЛЕКЦИЯ ЛИНЦА».
– Продажа Брейгеля с аукциона всколыхнула весь мир искусства, – продолжает мистер Розье, – потому что остальную часть коллекции никто больше не видел. Люди подозревали, что продавцу может быть известно местонахождение и остальных картин. – Он постукивает пальцем по журналу в моей руке. – Это одна из картин Вермеера. В коллекции их было две.
– Уильям Терндейл сказал мне то же самое. А кто продал Брейгеля?
– Этого никто не знает. Картина была зарегистрирована как собственность Фредерика фон Штерн…
Звонок моего телефона не дает ему закончить.
– Простите. – Я боюсь пропустить звонок от кого-то из тех, кому оставлял сообщения. Я подношу трубку ко рту. – Питер Тайлер.
– Я в Гарвардском клубе, – говорит Тиллинг. – Где вас черти носят? Я же просила вас быть на связи, чтобы с вами можно было встретиться.
– Я вам весь день звоню, – поспешно заверяю я. – Узнали что-нибудь о Лимане?
– Это не телефонный разговор. Скажите мне, где вы сейчас.
– Рядом. – Я не хочу, чтобы Тиллинг встречалась с мистером Розье. Она запросто может спросить, что со мной стряслось, а я еще не решил, какую часть информации об Андрее ей стоит открывать. – Встретимся там. Через пятнадцать минут.
– Не опаздывайте, – говорит она и вешает трубку.
– Похоже, появились новые известия, – сообщаю я мистеру Розье, осторожно вставая на ноги. На данный момент гораздо важнее узнать, что случилось с Лиманом, чем выяснить, как Андрею удалось раздобыть исчезнувшую картину. – Мне надо идти. Вы будете здесь завтра?
– Я работаю с двенадцати до восьми, с понедельника по пятницу. Но придержите на секунду лошадей.
– Вы еще что-то хотите мне сказать? – Я пытаюсь осторожно потянуться. Левый локоть и плечо все еще слишком сильно болят, чтобы шевелить ими, но бедро, похоже, начинает приходить в норму. Я уже, наверное, в состоянии поймать такси.
– Хочу. – Руперт берет со стола один-единственный листок бумаги с очень нечетким, размазанным текстом. – Это распечатка с микрофильма, – извиняется он и надевает очки. – Фон Штерн, владелец картины, до и после войны был профессором истории искусств в университете Гумбольдта в Берлине. Очевидно, этот старик был значительной личностью. Институт реставрации музейных ценностей при Смитсоновском институте[30] напечатал о нем статью в честь его столетнего юбилея, написанную старшим реставратором музея Уффици во Флоренции. Очевидно, фон Штерн научил современным технологиям реставрации ценностей целое поколение европейцев. Автор статьи упоминает, что фон Штерн относился к студентам по-отечески и что они придумали ему прозвище. – Мистер Розье поднимает на меня глаза и широко улыбается. – Попробуйте угадать какое.
–
– В яблочко.
– Вы удивительный человек.
– Я библиотекарь, – скромно отвечает он. – Хотите еще раз попробовать получить доступ к счету в Люксембургском банке?
– Да, пожалуйста.
Мистер Розье ищет нужную веб-страницу на старом ноутбуке «Эппл», а я пытаюсь усвоить информацию, которую он мне предоставил. И сразу же мне приходит в голову одна мысль: ведь миссис Жилина – реставратор в Метрополитен-музее. Я готов побиться об заклад, что когда-то она была студенткой фон Штерна в университете Гумбольдта. Я так и знал, что она что-то недоговаривает.
– У вас есть номер этого счета и пароль? – спрашивает меня мистер Розье.
Я диктую ему номер и пароль, и он вводит их с клавиатуры. Веб-сайт требует дать ответ на дополнительный вопрос, и мистер Розье вводит имя: «фон Штерн». Выскакивает окно, которое мы еще не видели: гипертекстовое меню на французском, с логотипом банка в правом верхнем углу.
– Мы вошли, – говорит он.
У меня снова звонит телефон, и мистер Розье делает любезный жест в мою сторону:
– Ответьте на звонок, если хотите. Я никуда не тороплюсь.
– Питер Тайлер, – смятенно отвечаю я, снова поднося трубку к уху.
– Это Теннис, – шепчет мой друг.
– Я тебя еле слышу.
– Послушай, я сейчас в Гарвардском клубе. Ты собираешься встречаться здесь с полицейскими?
– Ага. С детективом Тиллинг, той женщиной, которая была с Ромми на похоронах, и с ее напарником, невысокой негритянкой. А что?
– Они здесь, – торопливо говорит Теннис. – И они привели с собой друзей. Человек шесть. Парочка сидит в вестибюле, прикидываясь, что читает газету, и еще несколько копов стоят у входа, изображая из себя туристов. Менеджер минуту назад устроил скандал и запретил им пользоваться рацией в вестибюле, потому что в этом клубе нельзя звонить по мобильному телефону. Подожди секунду.
Я жду и чувствую, как холодная рука сжимает мое сердце.
– Извини, – минуту спустя говорит Теннис, – я тут сижу в одной из телефонных кабин возле гардероба, и прямо напротив меня остановился какой-то полицейский. Ты бы лучше выяснил, что тут происходит, прежде чем приезжать.
– Я проверю. – Я с трудом шевелю губами.
