Так и не придя в себя окончательно, я открываю дверь кабинета мистера Розье и начинаю свой путь вниз по лестнице, опираясь на перила. Я чувствую себя одновременно невесомым и свинцово- тяжелым: голова будто парит в воздухе, а ноги приходится тащить, как каменные колонны. Достигнув подножия лестницы, я замечаю мистера Розье – он сидит во главе длинного стола в пустом читальном зале. Когда я, прихрамывая, подхожу к нему, он поднимает голову.
– Вы как-то осунулись, – обеспокоенно говорит мистер Розье. – Когда вы в последний раз ели?
– Я не помню, – отвечаю я, обессилено падая на деревянный стул рядом с ним.
– Я принесу вам шоколадный батончик, – предлагает он, вставая. – Девушка на абонементе – жуткая сладкоежка.
Мне нужно сосредоточиться. Кто-то подставил меня. Но кто? И зачем? Господь свидетель, у меня очень веские мотивы для убийства Франко и никакого алиби. Тиллинг настроена против меня. Если полиция меня сейчас арестует, я, скорее всего, проведу остаток жизни в тюрьме.
– Вот, – говорит через несколько минут мистер Розье: он принес мне «Сникерс». – Поешьте.
Я пытаюсь придумать, что бы посоветовал мне отец, но в голову ничего не приходит. Меня охватывает дикое желание скрыться.
– Мне надо идти, – говорю я. Я не имею ни малейшего представления о том, куда бежать, но скоро должен подъехать Теннис.
– Сначала поешьте, – настаивает мистер Розье, очищая обертку на батончике, как кожуру на банане, и глядя на меня поверх очков. – Вы хорошо себя чувствуете?
– Конечно, – отвечаю я, отчаянно пытаясь казаться бодрым. Я беру «Сникерс» и вонзаю в него зубы. Рот у меня пересох от страха, и шоколад прилипает к нёбу.
– Я распечатал банковский отчет по дебитной карте вашего друга. – Мистер Розье садится и придвигает ко мне несколько листков бумаги. – Вчера он дважды пользовался карточкой. Первый раз – на станции Гесс на Монтокском шоссе, а второй – в гостинице под названием «Оушн Вью инн», собственно в Монтоке, на Лонг-Айленде. Думаю, он заправил машину, а потом либо переночевал, либо хорошенько поел.
Я поддеваю комок шоколада языком и проглатываю его, не жуя и лишь чудом не подавившись. До Монтока ехать всего часа три с половиной, он находится на крайней точке южной оконечности Лонг- Айленда. Может ли Андрей находиться так близко?
– Я также взглянул на его телеграфные денежные переводы, – добавляет мистер Розье. – В последнее время ваш друг регулярно перечисляет деньги. Один из получателей – организация под названием «Нью- Йоркские пакгаузы». В примечаниях указан адрес: они находятся в Истгемптоне, возле аэропорта.
Истгемптон расположен примерно в часе езды по эту сторону от Монтока. Мы с Дженной однажды арендовали в том районе домик на лето. Я беру бумаги и изучаю тщательно выписанные слова и цифры. Мистер Розье указал все переводы и распечатал карту, на которой даны подъездные пути к заправке, гостинице и пакгаузам.
– Мне нужно идти, – снова говорю я.
– Вы действительно хорошо себя чувствуете? – переспрашивает он и недоверчиво смотрит на меня.
– Абсолютно, – отвечаю я. Андрей – моя единственная надежда. Я должен поехать на Лонг-Айленд и найти его, прямо сейчас, до того как меня найдет полиция.
– Я провожу вас на улицу, – говорит мистер Розье. – Пошел снег, так что ступеньки скользкие.
34
Подгоняемый ветром, снег кружится в свете моих фар, а я быстро, но осторожно еду на восток по пустынному Монтокскому шоссе. По обе стороны от дороги на бывших картофельных полях стоят безжизненные однообразные домики, и призрачные олени включают автоматическое сторожевое освещение, передвигаясь от одного двора к другому, чтобы попировать, поедая фигурно подстриженные кусты. В машине Тенниса жуткий холод. Мои руки, лежащие на руле, уже онемели. Если бы не обогреватель сиденья, у меня уже была бы гипотермия. Теннис очень неохотно отдал мне ключи, заявляя, что я не в состоянии вести машину, и повторяя, что он был бы счастлив поехать со мной. Я был резок с ним; я слишком торопился убраться из города и даже не пытался объяснить ситуацию.
У меня тихо работает радио, настроенное на волну новостей. Электронные часы пищат одиннадцать, и задыхающаяся от волнения ведущая читает пресс-релиз окружного прокурора Уэстчестера, в котором меня называют вооруженным преступником, разыскиваемым в связи с подозрением в двух убийствах. Бдительных граждан просят звонить по указанному телефону, если они заметят кого-нибудь, подходящего под мое описание, и предупреждают, что я опасен. Диктор обещает интервью с окружным прокурором в прямом эфире завтра, в восемь часов утра. В кровь у меня выбрасывается мощная порция адреналина, и мне приходится приложить усилия, чтобы не вдавить акселератор, как только мое подсознание начинает визжать об опасности, как сработавший сигнал пожарной тревоги. Трясущейся рукой я выключаю радио, и на меня снова наваливается чувство нереальности происходящего. Как моя жизнь докатилась до этого?
Телефон в машине Тенниса звонит, и я подпрыгиваю от неожиданности. Свой телефон я выключил, боясь, что полицейские отследят сигнал. Телефон звенит шесть раз, замолкает и снова звонит. Это, должно быть, Теннис – хочет, чтобы я объяснил ему только что прозвучавшие новости. Я неохотно нажимаю на кнопку микрофона на руле, поскольку больше не могу выносить этот звон.
– Я сейчас не могу говорить, Теннис.
– Питер, это ты?
Я не угадал. Это Катя.
– Откуда у тебя этот номер? – Я не ожидал услышать ее голос. Как бы я ни хотел избежать обсуждения убийства Франко, я все же рад, что она позвонила. Позже у меня может не быть возможности рассказать ей то, что она должна знать.
– Мне дал его Теннис.
– Почему ты решила позвонить ему?
– Он единственный друг, о котором ты когда-либо упоминал, – устало отвечает Катя. – Где ты?
– В его машине.
– Очень смешно. А где его машина?
– На Лонг-Айленде. А ты где?
– В Чикаго. В гостинице «Четыре сезона». Погода нелетная, и аэропорт закрыли, так что домой я доберусь не раньше чем завтра. Возьми трубку.
– Не могу. Я веду машину одной рукой. Ушиб левую руку.
– Сильно?
– Пустяки, пара синяков.
– У меня тоже был дурацкий день, – отвечает она, произнося некоторые слова невнятно. Похоже, она еще не знает, что меня разыскивает полиция.
– Ты получила голосовую почту?
– Нет. Только e-mail от Дебры о том, что ты звонил, и срочное сообщение от матери. Она хотела, чтобы я поговорила с ней, прежде чем звонить тебе. А что?
Мне становится немного легче от того, что Катя позвонила мне до того, как связалась со своей матерью.
– Поскольку я не смог отыскать тебя, я поехал к ней. И сказал ей, что знаю, почему Андрея уволили.
Катя вполголоса ругается.
– Расскажи мне все.
Я начинаю говорить, но потом замолкаю. Катя – руководитель высокого ранга в «Терндейл». Чем больше ей станет известно, тем меньше свободы маневра у нее будет.
– Будет лучше, если я изложу все как гипотезу – никаких имен и никаких деталей.
– Все настолько плохо? – Она сразу же понимает меня.
– Да.
На том конце провода лед звенит о бокал: это Катя сжимается, чтобы не дать себя разжалобить.
– Давай продолжай, – решительно говорит она.
– Предположим, что руководитель высшего звена, работающий на акционерную компанию, занимающуюся инвестициями, начинает использовать деньги компании для покупки ценных бумаг, которые
