плащи и утирает глаза — слезы застят им свет. В разрывах туч возникает оливковый клин грозы. Вокруг — почти полная тьма. Страх охватывает людей, людей объемлет ужас, и поднимается смятение.
Ах, неисповедимы дела твои, господи! В миг этот Миколаш ощутил на плече своем чье-то прикосновение — это дьявол подтолкнул его острием времени: пора, мол, выступать против короля.
Драгоценные государи мои, примите во внимание, о чем идет речь, и не упускайте из виду ни обстоятельств, ни места действия. Капитан опасался, как бы на него не напали в теснине, и приказал войску разделиться на два отряда.
«Спускайтесь по склонам, — сказал он своим людям, — спускайтесь с оглядкой, один из дозоров приметил на дне пропасти всадников, это разбойники. Ну же, други, бог отдает их в наши руки. Настало время сокрушить их, перебив всех до единого. Смелее, на душегубов!»
Пиво повторяет эти слова, ни на секунду не прекращая подбадривать солдат. По-видимому, он был прозорливым начальником, поскольку все приметы указывали, что небеса уже не благоприятствуют разбойникам. И вдруг солнце затмилось, а снизу, со дна ущелья, куда не достигает глаз, донесся чей-то голос и крик. Дерзкие! Миколаш и Янов байстрюк придушили одного из дозорных королевской стражи. Это утвердило капитана в догадке, что Козликова свора — внизу и он сможет напасть на нее врасплох. Пиво тронулся в путь с той частью войска, которая уже перебралась на противоположную сторону котловины. Граф Кристиан остался с другим отрядом. Глухие леса в те поры не были невидалью. Немец шел и не изумлялся, шел, как ходит борец за правое дело, пользующийся милостями короля, препоручив себя воле всевидящего, который недреманно бдит над своими чадами.
Ах, как часто мы путаем свои собственные желания с умыслом божьим! Разбойники напали на них на самом верху, там, где склон ущелья обрывался почти отвесно, там, где узок простор, в том месте, что прозывается
На противном берегу рассеянны стоял Пиво. Его трясло от ярости. Ветер, исступленный укрыватель причитаний и вздохов, несся по долине. Слышны были стоны и улюлюканье, словно это раненые вопили у капитана над ухом.
Безумный день! Мелькание мечей делало неразличимыми лица. Можно было разглядеть лишь шкуру на плечах Миколаша, поскольку стоял он на возвышенном месте. Видно было, как граф Кристиан упал с коня. Сначала он, а потом Лазар.
Солдатушки разбегаются кто куда: одни скатились вниз по склону ущелья, другие укрываются в лесу, а кое-кто спасается бегством вдоль ложбины. Жаль этого войска, этих добрых парней, которые так любят праздники убоя свиньи!
Говорят, будто разбойник не смеет поддаваться ни страху, ни безудержному геройству. Правило это хорошее, и Миколашевы люди его соблюдали. Они вовремя начали отходить.
Прибыв на место стычки, капитан насчитал девять убитых. Один из раненых — между жизнью и смертью, а трое уже отвоевались. Убитых похоронили в снегу, а что делать с ранеными? Капитан вне себя от бешенства, он велит освободить одну из повозок и отвезти этих страшных путников в Болеславу. Кто поведет коней? Выбор пал на мужика, которого солдаты вчера принудили бросить свои работы и вместе с войском идти походом на разбойников. Мужичонка прозывался Кулишек. Всю дорогу не перестанет он поминать бога. Осеняя себя крестным знамением во имя отца, и сына, и святого духа, забрался он на козлы и щелкнул хлыстом. Повозка тронулась, и раненые не смогли уже сдержать стонов.
Незадачливый Кулишек! — Страх и сострадание затеяли спор за его душу; сострадание подталкивало отозваться на муки несчастных, а страх удерживал. Раз сто подмывало его оглянуться, спросить у этих бедняг, где и что у них болит, да нечистый не велит вертеть головой.
Мужичонка затылком чувствует его пагубное дыхание. Кулишека пугает тишина в повозке, от стонов мороз подирает по коже. Крестьянин стянул шапку и вытер со лба ледяной пот. Едет простоволосый, дождь и снег слепят ему глаза, дождь струится по лицу, и голова покойника внутри повозки раскачивается из стороны на сторону — так извилисто и тряско чудовищное бездорожье.
Ах, Кулишек, король поставил тебя стражем спящих и возницей кладбища, не торопись, не гони лошадь, не то вытрясешь душу последнему вояке.
Говорят, что пока они так ехали, мужичонка поседел, — да кто знает, сколько в том правды?
Меж тем Пиво произвел смотр войска и подсчитал потери. Он остерегался вслух давать оценку событиям. Но черт побери! Под силу ли королевскому капитану скрыть досаду? Он сыпет проклятиями.
У погибших солдат за поясами и в седлах нашлось кое-какое золотишко. И что же? Уж не полагаете ли вы, что капитана утешат сиротские денежки? Часть он раздаст наемникам, а на оставшиеся отслужит мессу за упокой души. А теперь — в седло, и — в погоню за разбойничьей шайкой!
«Да ведь Козлик этот — жалкий бродяга, у него задницу видно из рваных штанов и жрать нечего».
«Тем хуже для нас, корнет! — отвечает Пиво. — Значит, все будут показывать пальцами на полк, который преследовал мурашек и даже не затоптал их. Тьфу! Да ведь этот поганец украл у меня графа Кристиана!»
Войсковые старшины сгрудились вокруг капитана. Как быть, что сказать королю? Кто-то из солдат видел, что немца-дворянина разбойники взяли в плен вместе с Лазаром.
«Это Миколаш сволок его с коня», — вмешивается в раговор Лазаров сын и на чем свет клянет разбойников.
Довольно! Капитан даже чертыхаться больше не в силах. Он велит соблюдать строй и с осторожностью продвигаться дальше. Лес становится все глуше и глуше, а среди ельничка то там, то сям замелькали тени. И что вы на это скажете? — войска вдруг воспряли духом. Солдаты, скулившие до сих пор, разъярились. Снег, впитавший малость человеческой крови, наконец-то обретает истинную окраску. Черт побери! Место это смахивает на то, где танцор во время веселых крестин разбил бутылку вина.
Смотреть в оба! И пусть конь не заржет, пусть не стукнет подкова и пряжка не звякнет о рукоять меча! Идите неслышно, королевские цыплятки, идите и утолите его гнев!
Разумеется, Козлик тоже не сидел без дела. Все было готово к обороне. Вожак шайки велел забить лошадей, чтоб люди наелись, как положено перед сражением. Парни его лоснятся от жира и облизывают себе пальцы. Хорошо пожрать до отвала! Хорошо на сытое брюхо поджидать врага. Хорошо ждать, засунув левую руку под мышку, а правую положив на рукоять меча. Снег тает, собирается в низинах вода, начинается ростепель; земля, словно горностай или северный заяц, теряет свои зимние одежки; бугры, проклюнувшие снег, напоминают коричневые соски грудей. Не иначе, как идет весна. Так рано? Господи боже, а разве не слыхали вы, что на рождество расцвело дерево? Мы не перестанем этому удивляться, хоть проживи мы сто лет.
После такой суровой зимы вдруг настала дружная весна. Южный склон Козликовой крепости уже очистился от снега. Козлик тут же отметил все неудобство этой перемены и приказал разбросать по скату сугроб. Скат так скользок, что коней разбойники вынуждены поднимать вверх на крепком канате, свитом из лозы. Наконец все на месте, снег расчищен, колья заострены, засовы задвинуты, и теперь разбойнички заканчивают обильную трапезу.
Пора допросить пленников. Вводят Лазара, борода его бела как дым. Козлик оперся на меч и слушает.
«Я в окруженьи твоей челяди, и ты допрашиваешь меня, будто капитан; ты — властелин надо всеми нами, близкими твоими соседями, и я понимаю, что ты можешь лишить меня жизни. Твое самоуправство — жестокое самоуправство, закон не нашел в тебе заступника. Ты спалил Оборжиште, перебил моих людей, завлек в свою свору Маркету, не смилостивился над нею. Не боишься ты ничего, и не мне устрашать тебя, однако войско, которое вы видели над ложбиной, — это лишь часть войска. Не сносить тебе головы. Убьют тебя в бою или повесят.
Ничего не стрясется, кроме одного из этих несчастий. Подумай о боге, Козлик, не даст ли он тебе возможность напоследок быть добрее».
Помолчав, отвечает разбойничек Лазару:
«Ах ты сударь мой, Лазар, что же это ты ведешь со мной разговор, будто сидишь у меня в гостях дома, на Рогачеке! Да кто ты таков? Дорожное пугало, что стучит палкой о щит, дабы устрашить купчика с мешочком пряжи. Велики мои грехи. Плохо соблюдал я заповеди господни, и подлое мое человечье естество привело меня на стезю греха. Часто заносило меня в гневе, но позже раскаивался я в своих проступках.
