Возвращаясь домой, Данглар думал о том, что узнал от комиссара. Брат, убийство и самоубийство. Почти близнец, обвиненный в тяжком преступлении, изгнанный из мира людей, умерший. Эта драма так тяжела, что Адамберг никогда никому о ней не рассказывал. При таком раскладе трудно поверить в обвинение, основанное на силуэте, двигавшемся по тропинке, и вилах в сарае. На месте Адамберга он бы тоже отчаянно искал другого виновного, чтобы оправдать брата. И проще и естественнее всего было выбрать на эту роль врага всей деревни.
«Я любил своего брата больше, чем самого себя». У Данглара сложилось впечатление, что Адамберг сознательно хотел противостоять всему миру, защищая Рафаэля. Потому-то он и отстранялся от других людей: чтобы общаться с ними, ему пришлось бы оставить брата наедине с чувством вины, страхом и сомнениями. Только посмертная реабилитация Рафаэля и его возвращение в мир могли освободить Адамберга. Или, с горечью подумал Данглар, осознание, что брат – убийца. Адамберг не может всю жизнь гоняться за призраком, как бы ему ни хотелось, чтобы преступником оказался этот жуткий старик, а не Рафаэль. Ему придется открыть глаза комиссару, сколь бы болезненной ни оказалась содержащаяся в папках истина.
После ужина, когда дети разошлись по комнатам, озабоченный Данглар устроился за столом с тремя бутылками пива и папками Адамберга. Сегодня все члены семьи легли спать позже обычного. Данглар был сам виноват: он решил рассказать за ужином историю с жабой, которая курила, паф-паф-паф и – бах! Его засыпали вопросами. Почему жаба лопалась? Почему жаба курила? До дыни какого размера она раздувалась? Высоко ли взлетали кишки? А со змеями так не получалось? В конце концов Данглар объявил, что запрещает проводить любые эксперименты, вставлять сигарету в рот змеям, жабам или саламандрам, а также ящерицам, щукам и любым другим тварям.
В конце концов, в начале двенадцатого, пять портфельчиков были собраны, посуда вымыта, а свет погашен.
Данглар читал дела в хронологическом порядке, запоминая имена жертв, географические названия, время, фамилии арестованных за убийства. Восемь преступлений были совершены, как он отметил для себя, в нечетные годы. Но нечетный год это даже не намек на совпадение. Все случаи связывала между собой упрямая убежденность комиссара. Ничто пока не доказывало, что совершил их один и тот же человек. Восемь убийств в разных местах – Атлантическая Луара, Турень, Дордонь, Пиренеи. Но судья мог переезжать из соображений безопасности: у жертв тоже не было ничего общего между собой – ни по возрасту, ни по внешнему виду. Молодые и старые, женщины и мужчины, толстые и худые, темноволосые и блондинки. Не вяжется с поведением серийного убийцы. Орудия преступления тоже были разные – шила, ножи – кухонные, перочинные, охотничьи,отвертки.
Данглар расстроенно покачал головой. Он надеялся, что сможет поддержать Адамберга, но все эти различия, вместе взятые, представляли собой серьезное препятствие. Да, у ран было кое-что общее: а) три удара в линию; б) в грудь, под ребра или в живот; в) плюс удар по голове. Но сколько убийств за полвека совершенно во Франции ударом ножа в живот? Много. Живот – широкая и легкоуязвимая мишень. А то, что наносилось три удара, тоже не вызывает удивления: убийца хотел быть уверен, что жертва мертва. Так поступает большинство преступников. Три удара – не фирменный знак убийцы, не автограф, а просто три удара.
Данглар открыл вторую бутылку и начал изучать раны. Он должен хорошо сделать свою работу, уверенно встать на ту или иную точку зрения. Три удара действительно наносились по прямой или почти прямой линии. Если делать это последовательно, а не одновременно, шансы нанести их так ровно минимальны, так что мысль о вилах закономерна. Об этом же говорит и глубина ран: вилы – мощное орудие, а вот нож вряд ли три раза подряд войдет на одинаковую глубину. Но рапорты свидетельствовали против этого. Использованные при убийствах колющие орудия различались по толщине и длине. Менялось и расстояние между ранами, и их расположение. Разница составляла три-четыре миллиметра, но одно из отверстий могло слегка отклоняться вбок или вверх. Подобные различия исключали использование одного и того же орудия. Три очень сходных удара, но не настолько сходных, чтобы с уверенностью заявить: они нанесены одним орудием и одной рукой.
Кроме всего прочего, эти дела были закрыты, виновные арестованы, а некоторые даже признались. Но за исключением еще одного подростка – такого же податливого и перепуганного, как Рафаэль, – это были несчастные люди, бездомные алкоголики, полубродяги, у всех в момент ареста содержание алкоголя в крови зашкаливало. Нетрудно выбить признание из подобных людей, они всегда готовы оговорить себя.
Данглар отодвинул толстого белого кота, улегшегося ему на ноги. Кот был теплым и тяжелым. Год назад, уезжая в Лиссабон, Камилла оставила его Данглару. Маленький белый шарик с голубыми глазками. Звали кота Снежком. Он рос, не царапая ни обивку кресел, ни стены. Всякий раз, глядя на Снежка, Данглар думал о Камилле: она тоже не слишком хорошо умела обороняться. Он поднял кота, схватил его за лапку, пощекотал ногтем подушечку, но Снежок когтей не выпустил, он был особенным котом. Данглар положил животное на стол, а потом все-таки пристроил у себя в ногах. Что ж, если тебе там удобно, милости прошу.
Никто из арестованных ничего не помнил об убийстве, записал Данглар. Странное совпадение. За всю карьеру полицейского он дважды сталкивался с потерей памяти у убийц: люди отторгали ужас совершенного ими поступка. Но тут другое дело. Объяснить восемь совпадений мог алкоголь. В молодости он пил много, и ему случалось, проснувшись, не помнить, что было вчера, и тогда приятели восстанавливали для него картину. Он стал пить меньше, когда ему рассказали, что в Авиньоне он сорвал бурные аплодисменты, взобравшись голяком на стол и принявшись декламировать Вергилия. На латыни. У него тогда уже вырос животик, и он содрогался от одной только мысли о том, что это было за зрелище. По словам друзей, он был очень весел, по словам подруг -очарователен. Да, он знал, что это за зверь – алкогольное выпадение памяти, но предугадать его появление невозможно. Иногда, нажравшись вусмерть, он помнил все, а в другой раз забывал все с двух рюмок.
Адамберг постучал тихо, два раза. Данглар сунул Снежка под мышку и пошел открывать. Комиссар покосился на кота:
– У нее все хорошо?
– Терпимо, – ответил Данглар.
Тема закрыта, сообщение получено. Мужчины сели за стол, Данглар вернул кота на место и начал
излагать комиссару свои сомнения. Адамберг слушал, прижимая к боку левую руку и подперев щеку правой.
– Я знаю, – перебил он. – Неужели вы думаете, что я не дал себе труда проанализировать и сравнить все замеры ран? Я знаю их наизусть. Знаю все о различиях, глубине, форме, расположении. Но не забывайте – в судье Фюльжансе нет ничего человеческого. Он не настолько глуп, чтобы убивать одними и теми же вилами. Нет, в уме ему не откажешь. Но убивает всегда трезубцем. Это его фирменный знак, его скипетр.
– Надо определиться, – возразил Данглар. – Одно орудие или несколько? Раны ведь разные.
