бутылки виски.
– Отсюда и амнезия.
– Вы на это купились, так? А я нет, комиссар. Если адвокаты построят защиту на амнезии и помрачении рассудка, он получит на десять-пятнадцать лет меньше. Трюк простой, но он срабатывает. В амнезию я верю не больше, чем в вашего прекрасного принца, обернувшегося драконом. Идите, Адамберг, взгляните на него и убедитесь сами.
Бернар Ветийе, человек лет пятидесяти, длинный, худой, с опухшим лицом, полулежал на койке и почти не отреагировал на приход Адамберга. Все легавые одинаковы. Комиссар спросил, согласен ли он поговорить, и задержанный кивнул.
– Мне все равно нечего вам рассказать, – сказал он глухим голосом. – Башка пустая, все забыл.
– Знаю. А что было до того, как вы оказались на дороге?
– Да я знать не знаю, как туда попал. Не люблю ходить. Три километра, не ближний путь.
– Да, но что было до дороги? – настаивал Адамберг.
– Ну, я пил.
– Где?
– Сначала в кабаке.
– В каком?
– В «Бочонке», рядом с лавкой зеленщика. Не совсем уж я и безмозглый, правда?
– А потом?
– Ну, потом они меня выкинули, как обычно, деньги-то кончились. Я был такой теплый, что и спорить не стал, решил поискать нору и прилечь. Сейчас здорово холодно. Мой угол заняли какие-то парни с тремя собаками. Я пошел по улице и очутился в сквере, в каком-то желтом пластиковом кубе для детей. Все теплее, чем на улице. Смахивает на будку с маленькой дверцей. А на полу что-то вроде мха. Но он не настоящий, чтобы дети не поранились.
– Какой сквер?
– Да тот, где стоят столы для пинг-понга, поблизости от кабака. Я не люблю ходить.
– А потом? Ты был один?
– Еще был парень, который искал ту же самую будку. Плохо, подумал я. Но сразу передумал, у него было два пузыря в карманах. Вот повезло, сказал я себе и сразу заявил: хочешь в будку – делись выпивкой. Ну, мы и договорились.
– А как он выглядел?
– Память-то у меня неплохая, но я к тому моменту совсем окосел, да и темно было. А потом, дареному коню в зубы не смотрят. Меня не он интересовал, а его бутылек.
– Что-то же ты помнишь. Попробуй рассказать. Все, что вспомнишь. Как он говорил, какой был, как пил. Большой, толстый, маленький, старый, молодой?
Ветийе почесал в затылке, как будто хотел ускорить мыслительный процесс, привстал на койке и поднял на Адамберга покрасневшие глаза.
– Эй, они мне тут ничего не дают.
Адамберг предусмотрительно взял с собой фляжку коньяку.
Он взглянул на Ветийе, а потом показал глазами на дежурного.
– Угу… – Ветийе все понял.
– Позже, – произнес Адамберг одними губами. Ветийе кивнул.
– Уверен, у тебя прекрасная память, – продолжал Адамберг. – Расскажи мне, как выглядел тот парень.
– Даже не знаю. Старый, – сказал Ветийе, – но и молодой, живчик. Но старый.
– Как он был одет? Не забыл?
– Как люди, которые шляются ночью с двумя бутылками в карманах и ищут, где поспать. Старый пиджак, шарф, две шапки, натянутые на глаз, толстые перчатки – в общем, все, что нужно, чтобы не отморозить яйца.
– Очки? Борода?
– Без очков, глаза под шапкой. Бороды тоже не было, но и свежевыбритым его не назовешь. И от него не пахло.
– То есть?
– Я не делю будку с парнями, от которых пахнет. Так бывает, у каждого свое. Я хожу в баню два раза в неделю, не люблю, когда от меня воняет. И я не писаю в домике, где играют дети. Хоть я и пью, но детей уважаю. Они хорошие. Разговаривают с нами, с бродягами, как никто. «А у тебя есть папа? А мама?» Малыши все понимают, пока взрослые не забьют им мозги всяким дерьмом. Вот и я не пачкаю в их домике. Они уважают меня, а я – их.
Адамберг повернулся к охраннику.
– Бригадир, – попросил Адамберг, – не принесете мне стакан воды и две таблетки аспирина? Рана разболелась, – объяснил он, кивнув на свою руку.
