пользовался судья.
– Вы правы, – кивнула Ретанкур. – То, что вы рассказали им о судье, ничего не поправит, скорее наоборот. Безумная, невероятная, маниакальная история. Они воспользуются ею, чтобы обвинить вас. У них был непосредственный мотив, вы назвали им глубинный.
– Человек со спутанным сознанием, мертвецки пьяный, с провалом в памяти, разозленный этой девицей. Я в теле брата. Я в теле судьи. Я выбит из колеи, я рехнулся. Все пропало, Ретанкур. Фюльжанс до меня добрался. Он внутри.
Около четверти часа Ретанкур вела машину молча. Ей казалось, что Адамбергу требуется передышка. Хорошо бы ему помолчать несколько дней, до самой Гренландии. Увы, этого времени у них нет.
– О чем вы думаете? – спросила она.
– О маме.
– Понимаю. Но это вряд ли своевременно.
– Когда все выходит из-под контроля, думаешь о матери. Делать нечего. Сейчас как раз тот самый момент.
– Как это нечего? Нужно бежать.
– Если побегу – сгорю. Это равносильно признанию вины.
– Вы сгорите, если во вторник появитесь в ККЖ. Вам придется гнить здесь до суда, а у нас не будет никакой возможности освободить вас, проведя собственное расследование. Вы останетесь в канадской тюрьме, когда-нибудь вас переведут во Френ. Получите минимум двадцать лет. Нет, нужно бежать.
– Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Понимаете, что становитесь сообщницей?
– Да.
Адамберг повернулся к своему лейтенанту:
– А если это я, Ретанкур?
– Бежать, – ответила она, уклоняясь от ответа.
– Вдруг убил я, Ретанкур? – настаивал Адамберг, повысив голос.
– Если вы сомневаетесь, мы пропали – оба. Адамберг наклонился, чтобы лучше видеть ее в
темноте.
– Вы не сомневаетесь? – спросил он.
– Нет.
– Почему? Я вам не нравлюсь, все меня обвиняют. А вы не верите.
– Нет. Вы бы не убили.
– Почему?
Ретанкур поморщилась: она как будто размышляла над формулировкой.
– Скажем так – у вас нет в этом глубокой заинтересованности.
– Вы уверены?
– Настолько, насколько вообще можно быть в чем-то уверенной. Придется положиться на меня, или и правда сгорите. Вы не защищаетесь, а сами себя топите.
«В иле мертвого озера», – подумал Адамберг.
– Я ничего не помню про ту ночь, – повторил он, как робот. – У меня лицо и руки были в крови.
– Знаю. У них есть показания охранника.
– Может, это была не моя кровь.
– Сами видите – вы тонете. Соглашайтесь. Яд просачивается в ваше сознание, вы поддаетесь.
– Возможно, эта мысль уже жила во мне – с той минуты, как я возродил Трезубца, – и взорвалась, стоило мне увидеть вилы.
– Вы закапываете себя в его могилу, – настаивала Ретанкур. – Добровольно кладете голову на гильотину.
– Понимаю.
– Комиссар, соображайте пошустрее. На кого вы делаете ставку? На себя? Или на меня?
– На вас. – Адамберг ответил не задумываясь.
– Значит, бежим.
– Ничего не выйдет. Они не дураки.
– Мы тоже.
– Они у нас на хвосте.
– Не может быть и речи о том, чтобы бежать из Детройта. Сведения об ордере уже передали в штат Мичиган. Во вторник утром мы, как и собирались, вернемся в гостиницу «Бребеф».
– И уйдем через подвал? Как только они поймут, что я не появился в назначенное время, устроят шмон.
