– Оборотень? – переспросила она, инстинктивно понизив голос, словно это слово нельзя было произносить громко, потому что оно могло навредить. – Оборотень? Ты хочешь сказать, сумасшедший?
– Нет, оборотень. Тот человек считает, что это настоящий оборотень.
Камилла внимательно всматривалась в лицо Лоуренса, желая понять, не издевается ли он над ней. Но канадец выглядел совершенно невозмутимым.
– Ты хочешь сказать, что имеешь в виду тех, с кем ночью происходят превращения: у них вырастают когти, клыки, тело покрывается шерстью, да? Ты говоришь о тех, кто после этого сразу мчится жрать кого ни попадя, а на рассвете прячет шерсть под пиджаком и идет на работу?
– Именно так, – серьезно произнес Лоуренс. – Я говорю об оборотне.
– И у нас тут якобы завелся оборотень?
– Да.
– И он еще зимой начал убивать овец?
– По крайней мере, убил десятка два за последнее время.
– А ты-то сам в это веришь? – с сомнением спросила Камилла.
Лоуренс пожал плечами, чуть заметно усмехнулся:
– God. Конечно, нет.
Камилла встала, улыбнулась, взмахнула руками, словно желая разогнать тьму.
– И кто же тот чокнутый, который тебе это сказал?
– Сюзанна Рослен.
Потеряв дар речи, Камилла не отрываясь смотрела на канадца, по-прежнему невозмутимо сидевшего на ступеньке со шлемом в руке.
– Лоуренс, это правда?
– Правда. В тот вечер, когда ты чинила что-то в туалете. Она сказала, что это оборотень, чертов придурок, заливший кровью целый район. Поэтому у него зубы не такие, как у нормальных волков.
– Это Сюзанна сказала? Ты действительно имеешь в виду Сюзанну?
– Да. Толстуху.
Камилла, вконец раздавленная, замерла, безвольно свесив руки.
– Она сказала, – продолжал Лоуренс, – что этого чертова оборотня… – он на секунду замолчал, подбирая слово, – разбудили волки, вернувшиеся сюда, и что теперь он прикрывается ими, чтобы скрыть свои преступления.
– Но Сюзанна же не сумасшедшая, – пробормотала Камилла.
– Ты сама знаешь, она совершенно чокнутая.
Камилла не ответила.
– Ты ведь сама это знаешь, – снова заговорил Лоуренс. – Я тебе еще не все сказал, – добавил он.
– Может, зайдем в дом? – попросила Камилла. – Я замерзла, совсем замерзла.
Лоуренс посмотрел на нее и рывком поднялся на ноги, словно только что заметил, как неприятны Камилле его слова. Девушка любила толстуху. Лоуренс обнял ее, погладил по спине. Ему доводилось слышать столько нудных историй о старухах, обернувшихся медведицами-гризли, о медведицах, превратившихся в снежных куропаток, о куропатках, в которых вселились неприкаянные человеческие души, что все эти басни до смерти ему наскучили. Человек всегда враждовал с дикой природой. А здесь, в крохотной Франции, люди и вовсе от нее отвыкли. Да к тому же Камилла так любит толстуху.
– Пойдем в дом, – тихонько сказал он, зарывшись лицом в ее волосы.
Камилла не стала зажигать свет, чтобы не пришлось снова вытягивать из Лоуренса каждое слово. Взошла луна, и все было видно. Камилла забралась с ногами в старое плетеное кресло, обхватила руками колени. Лоуренс открыл банку винограда в водке, положил десяток ягод в чашку, подал Камилле. Нацедил себе немного водки.
– Может, напьемся? – предложил он.
– Этой банки нам не хватит.
Камилла съела ягоды, бросила косточки на дно чашки. Она могла бы выплюнуть их в камин, но Лоуренс был против того, чтобы женщина плевалась косточками в камин, ведь она должна быть выше мужчин с их грубыми манерами и привычкой постоянно плеваться.
– Поверь, меня огорчает эта история, – проговорил он.
– Наверное, Сюзанна начиталась африканских сказок, – устало предположила Камилла.
– Все может быть.
– В Африке есть оборотни?
Лоуренс развел руками:
– Думаю, есть. Только там люди, наверное, превращаются не в волков, а в гиен или шакалов.
– Что ты еще мне хотел сказать?
