– Алексей кивнул в сторону патруля, проходившего неподалеку.
Заметив кивок, вооруженный короткоствольным автоматом офицер быстро подошел к Алексею и остановил его.
– Мы репортеры, – попытался объяснить он, доставая документы.
– Разберемся, – буркнул мрачный офицер, сверяя фотографию. – А это кто?
– Это моя коллега. Чешка.
– Чеченка в смысле? – офицер посмотрел на нее недобрым взглядом.
– В смысле из Чехии. Тоже репортер.
– А сюда чего принесло? Сидела бы у себя дома, пиво пила… Чешское.
– У нас такая работа, офицер, – Алексей протянул руку, желая забрать документы назад, но тот не спешил возвращать.
– У каждого своя. Подними руки, – уставшим голосом сказал он.
– Что непонятного? Мы журналисты из международного информационного агентства.
– Я сказал: руки подними! Ноги на ширине плеч! И лицом к стене! – крикнул офицер и ткнул Алексея стволом автомата прямо в живот.
Торговки, только что сновавшие рядом, услышав крик офицера, мгновенно разбежались в стороны. Алексей послушно повернулся к стене и облокотился на нее высоко поднятыми руками. Офицер ощупал его куртку и карманы брюк, потом расстегнул репортерскую сумку и, даже не взглянув, что там находилось, вытряхнул содержимое прямо на грязную улицу.
– Осторожно! Там дорогая аппаратура! – Алексей хотел повернуться, но мгновенно получил удар в бок.
Офицер носком сапога перебрал то, что было вытряхнуто: камеры, оптика, диктофон, бустер, аккумуляторы, после чего взглянул на Марту:
– Чешка, по-русски ферштейн?
– Да, я немного понимаю ваш язык, – Марта стояла бледная, не зная, как себя вести в этой ситуации.
– Ну, раз ферштейн, тогда тоже подними руки, – офицер снова стал угрюмым и даже немного безразличным.
Марта подняла руки, и тот бесцеремонно облапал ее грудь, бедра, шлепнул по заднице:
– Смотри, чешка, не попади к «чехам»! Там с тобой церемониться не будут.
Они расхохотались и пошли дальше по бульвару Мира, живущему своей странной жизнью посреди войны и разрушений. От страха, обиды и откровенного хамства Марте хотелось расплакаться, но она взяла себя в руки, присела на корточки и помогла Алексею уложить назад в сумку его репортерскую технику.
– Я не понимаю, что происходит, – шепотом заговорила она, глядя туда, куда только что ушел патруль. – Мы репортеры, нас никто не имеет права обыскивать, а тем более унижать. Мы…
– Пошли отсюда, – Алексей не дал ей высказать до конца свое возмущение и, взяв под руку, повел дальше. – Прежде всего, мы в зоне боевых действий. На войне. Здесь тебе не фронтовая хроника по телевизору, на мягком диване с чашечкой кофе или под пиво. Здесь реальная война! Понимаешь? А если тебя что-то не устраивает, то я могу завтра же отправить тебя домой. Ближайшим спецрейсом. Ферштейн?
Марта недовольно хмыкнула, но не стала спорить со своим коллегой и другом, а пошла дальше рядом с ним, все озираясь и озираясь на страшные развалины. Между тем Алексей отошел немного в сторону и, достав из сумки фотоаппарат, начал незаметно снимать Марту, не перестававшую ужасаться всему, что шаг за шагом открывалось перед глазами. Алексей не сердился на нее. Если ему, матерому репортеру, прошедшему через горячие точки, были понятны царившие здесь порядки, то для командированной вместе с ним молодой иностранной журналистки все было непостижимым.
Неожиданно она обернулась и, увидев снимавшего Алексея, погрозила ему пальцем.
– Ничего, ничего, – рассмеялся тот, – а то приедешь домой – никто не поверит, где была. А попала ты не просто в горячую точку, а в самое пекло. Помнишь плакат на въезде? «Добро
