Интернат корпел на занятиях. Галайда отправился на разведку к кабинету к Алле Викторовне Крисевич. Дверь приоткрылась, и он невольно услышал громкий разнос.
На разносе лучше не присутствовать, тем более, при чём тут Галайда? Он просто кладовщик, начальник над канцелярией. Её бей – не бей, толку нуль. Не то, что у педагогов, воспитателей и фельдшеров.
Жидкий тремольный голос шипел пронзительно и абсолютно искренне.
– Вы что тут творите, Алла Викторовна?! Вы что тут, спятили все?! Вы знаете, какая к нам бумага пришла о ваших всех делишках?!
– Александра Анатольевна… – шелестел испуганный голосок, и Галайда с трудом признал в нём властный говор Крисевич. – Да мы тут… не знаю, что за чушь…
– Вот именно, чушь вы городите, Алла Викторовна! Вас зачем сюда поставили?! Чтоб вы тут всё развалили?! Чтоб репутацию нам подмочили?! К ювенальной юстиции и так у народа отношение отрицательное! Жутчайшее просто противодействие! Еле прячем все нитки, еле справляемся с недовольными, еле проталкиваем социальную рекламу, чтобы подготовить людей к принятию закона о ювеналке! Приходится столько обходных путей искать, чтобы её внедрить! Вы не понимаете, какие тут деньги и организации замешаны?! Какие силы?! Да что я вам говорю! Такое впечатление, будто у вас в голове мыши, а не мысли! Абсолютная профнепригодность! Как вы вообще попали на это место?!
– Александра Анатольевна…
– Вас зачем сюда поставили, Алла Викторовна?! Чтоб вы тут всё развалили?!
– Александра Анатольевна, пожалуйста! Ну, я… – лепетала неузнаваемая Алла Викторовна. – Я, собственно, даже не знаю, что сказать…
– Вот именно – не знаете! – шипела женщина высокого чина. – Вас саму розгами пора сечь за непонимание момента! Вы должны были чем заниматься? Пытками?!
– Не-ет…
– Вот именно! Не пытками, а вос-пи-та-а-нием! Чтоб эти дети нам принадлежали душой и телом! А вы гробите всю политику прогрессивных сил на корню! Налейте чаю.
Галайда слушал с удовлетворением: так её, так! С одной стороны, говорит эта Александра Анатольевна страшные вещи. Но с другой… может, издевательства над ребятами прекратятся?
– Алла Викторовна, – уже более спокойно продолжала проверяющая, – я вас не узнаю. Что вы наделали? Вы должны были баловать детей, улыбаться им, заманивать во всевозможные сети, чтобы оторвать их от семей, показать привлекательность тоталитарных сект – в частности, сайентологов, анастасиевцев, виссарионовцев…
Галайда насторожился.
– Наша цель – заставить этих детей, которых мы сумели отобрать у родителей, забыть родной дом, – говорила Александра Анатольевна. – Они должны с нашей помощью забыть отца и мать, братьев и сестёр, стать для них чужаком, забыть всё доброе, что радовало их в детстве. Они должны отказаться от всего, что им было дорого. А зачем это нам надо, а, госпожа Крисевич?
– Ну… – промямлила неузнаваемо нервным голосом директор интерната и замолчала, шелестя бумажками.
– Эти дети должны стать нашими, понятно? Вам понятно, Алла Викторовна?! Наша цель – чтобы они при встрече с родными сами отказались к ним вернуться! Чтобы он хотели остаться с нами, чтобы учиться для нас, работать для нас, жить для нас, радоваться и плакать для нас. И, в конечном итоге, – без колебаний, с восторгом умереть за нас!
Галайда слушал и содрогался. Пот тёк по его морщинистому лицу.
– Они должны быть нашими зомби, нашей армией! Армией прогрессивных сил США и Европы! А вы что тут творите?! Наказываете по-чёрному, по-гестаповски, как я из анонимки узнала. Карцер! Голодовки! Розги! Ледяной душ! Таблетки! Ремни! Сигареты! И прочие издевательства! С ума вы, что ли, спятили?! Да от нас все дети отвернутся!
– Простите, Александра Анатольевна…
–
