Откуда я знаю?
Я уходил в каюту и оставался один на один со своими мыслями. Я читал их микропленки (есть такая штука вроде очков, демонстратор, его надеваешь, вставляешь пленку – а там книга или объемный фильм, такой яркий, как будто ты не смотришь его, а в нем находишься). Все это было интересно, потрясающе, ново… но все это было – чужое. И среди них я был чужим. С ними хорошо, интересно, они заботливые, не навязчивые, умные люди… но чужие. Язык я уже хорошо понимаю. Но ведь никто из них не жил в Общине, не работал на заводе, в нашей школе не учился, им никогда, никогда этого не понять…
Чужие.
Так прошло еще полторы десятины. И однажды за завтраком Акман сказал.
– Ну все, Ланс, сегодня будем на Квирине.
– Как? – я даже ложку выронил от неожиданности. Рица засмеялась звонко.
– Очень даже просто, – ответил Акман, – полчаса назад мы завершили последний прыжок. Вон – смотри в верхний экран, звезду видишь?
Звезда у них или солнце – никакой разницы, одно слово. На лервени я бы это назвал солнцем, на полтора экрана разлилось ослепительное, приглушенное фильтрами, сияние.
– Это Квиридан, – объяснил пилот, – наша звезда. Иди, Ланс, собирай вещички… Через час будем дома.
Какие там вещички… я пошел в каюту. Вещей у меня – только смена белья и рубашка, Рины подарили. И еще Нилле мне привезла маленький синий треугольник Арни… он на куртке носил. Мой оборвался где-то в лесу, а его вот – сохранился. Все это я засунул в маленькую пластиковую сумочку, повесил ее на пояс и пошел в Пост.
Меня из Поста никогда не выгоняли. Я сел в запасное, так называемое «штурманское» кресло и стал наблюдать за Рицей. Она рядом со мной работала. Акман на своем командирском месте вел бурные переговоры с орбитальными станциями Квирина – я почти ничего не понимал. Вроде все на линкосе, но – то ли технические термины, то ли жаргон… На Рицу смотреть было приятнее. Вообще ведь приятно смотреть на человека, когда он сосредоточенно работает, он в таком виде красивее становится. У Рицы даже носик вспотел от напряжения, в голубых глазах отражались огоньки пульта… пульт состоял из разноцветных квадратиков, и тоненькие длинные пальчики Рицы то замирали, то начинали плясать по эти квадратикам, легко их касаясь и отскакивая.
Я думал, что сейчас будет невесомость, на Анзоре я как-то летал на самолете, так на посадке такое ощущение, что сердце к горлу подскакивает. А тут все же космический корабль. Но – ничего подобного… Я вдруг увидел, что в экранах уже не черное небо, а темно-синее. Потом голубое. Еще через полчаса корабль вздрогнул. В экранах теперь совсем ничего не было, одна рябь. Потом экраны погасли. Потом постепенно под руками пилотов стали гаснуть пульты. И только тогда я понял, что мы приземлились.
Одно дело – видеть все это в фильме, хотя бы даже очень реалистическом и объемном. Совсем другое – ступить на почву чужой планеты. Чужой!
Видеть этот удивительный космопорт. Людей вокруг в бикрах разного цвета… к бикрам-то я привык, мои пилоты только в них и ходили, это такие легкие скафандры. Но мои – курьеры – носили желтые бикры, а тут были всякие, разных цветов. И пересечь карантинную зону (мои ребята долго объяснялись на выходе с местной… охраной? В общем, с какими-то проверяющими). И выйти в огромный зал, похожий на зимний сад со множеством растений, с фонтанчиками и скамьями, с людьми в бикрах и без них, с самоходными автотележками и какими-то непонятными конструкциями. Рица на выходе из карантинной зоны тут же бросилась на шею какой-то женщине, вокруг них целая небольшая толпа собралась. Акман положил руку мне на плечо.
– Пойдем, что ли, Ланс…
– А вас никто не встречает?
– Да нет, – сказал Акман без улыбки, – некому. Да и старый я. Привычно уже… Идем, я тебя провожу, самому тебе не добраться.
Я оглянулся на Рицу… она, сияющая, довольная, что-то рассказывала своим родственникам… и друзьям, наверное. Надо бы попрощаться, нехорошо же так…
– Идем, – повторил Акман, – так принято. Прощаться ни к чему. И так столько вместе были.
Мы пошли с ним через огромный зимний сад.
На Квирине стояло лето. Теплый воздух приятно обволакивал тело, вокруг деревьев – это были высокие темные кипарисы – дрожало марево. Кипарисы выстроились в длинный-длинный ряд, по обеим сторонам широкой аллеи. Над острыми верхушками безудержно синело небо. Хорошо здесь… хорошо. Мы шли молча по этой аллее, навстречу нам, поодиночке и компаниями люди, преимущественно в бикрах. Квиринцы.
«Там любовь. Я это знаю. Там люди живут по-настоящему».
Таро, неужели ты прав? Как жаль, как бесконечно жаль, что тебя нет рядом со мной…
Акман – у него тоже никого нет. Никто не встретил. «Привычно» – но жена все равно бы пришла. И верный друг бы пришел. И дети. Никого нет… Так и идем рядом по аллее, старый и молодой, оба одинокие до бесконечности.
Неужели, вот эти люди – всегда-всегда живут любовью? Они чужие мне. Если бы это была любовь, я уже почувствовал бы это… конечно, они добрее, гораздо добрее нас, мир у них – добрый, ласковый, простой. Мир, где могут подобрать чужого раненого мальчишку и спасти его. Но – любовь?
Таро, я узнаю это, я обещаю.
Мы вышли на площадь, где рядами стояли разноцветные, глянцевые, как леденцы, машины. Размером с нашу легковушку, но без колес, крыши стеклянные… то есть не стеклянные, наверное, но в общем, прозрачные. У многих, впрочем, крыши нет… есть, вернее, но она откинута. Потом только я заметил на пузатых боках этих машин выступы, похожие на длинные в основании, дельтовидные толстенькие крылья. У некоторых крылья были убраны в специальные пазы.
Акман вскарабкался в один из… флаеров. Точно, так они называются, теперь вспомнил. Распахнул передо мной дверцу. Я сел, пристегнулся. Все, как в машине с откидным верхом.
