– Эй, есть кто? – негромко, чтобы не привлечь остальных упырей, говорю я.
Тишина. Зову еще раз… нет, похоже, просто ошибся… и когда уже совсем собираюсь залезть в машину и уехать – изнутри «тойоты» к стеклу прижимается бледное лицо ребенка. Очень бледное… но живое.
– Отодвинься от окна! Скорее! – показываю я ему – и он понял меня. Несколько ударов – стоящие поодаль упыри начинают интересоваться, но дело сделано: стекло осыпалось, и я, пока осторожно, заглядываю внутрь… да, запах оттуда… бомжовный, немытым-нестираным и туалетом… Хотя – а чего ожидать: сколько дней-то уже… главное – нет запаха мертвя?чины и ацетона.
Изнутри на меня смотрит светловолосый худенький мальчишка лет семи, с огромными серо-голубыми глазами. Больше в машине никого нет.
– Привет. Давай, скорее вылезай, я помогу.
Спешно вытаскиваю его, впихиваю в кабину, заскакиваю сам – вовремя: ближайшие упыри совсем рядом. Задвинул засов – вот сразу стало уютно! В кабине, хоть и включена лампочка, темновато, но я все равно осматриваю мальчика.
– Тебя как зовут?
– Олежка…
– Кушать хочешь?
– …Да, спасибо, немного… и пить!
Не зря я взял запас. Пьет он жадно, но я помню, что-то такое про блокаду рассказывали – мол, сразу много кормить нельзя, может, и с водой так же? Так что я вскоре подтормаживаю процесс, впрочем выдав взамен сникерс. Мальчик морщится…
– Чего ты?
– Я их три дня ел. У нас были чипсы и сникерсы. А пить не было почти. Я есть не очень хочу…
– Ну тогда пей… Ты говоришь – у вас? А кто еще? – Я уже выжал сцепление, чтобы ехать домой, но теперь жду ответа.
– У нас с мамой…
– А где же мама?!
– Она… она вчера сказала, что выйдет. И что, если вернется, ей дверь не открывать, потому что она будет уже не она, а мертвая… И вышла. Но не приходила.
– Ясно. – Я включаю передачу, трогаемся. Олежек вдруг вскрикивает… – Что такое?!
– Вон! Вон она… – Он указывает на стоящего недалеко упыря – светловолосую миниатюрную женщину. – Вот это мама…
– Отвернись и закрой уши…
Горячий чай с сахаром и сдобой, тепло от печки. Котейко скоро получит лысину от почесываний и поглаживаний. Он свернулся на коленях у Олежки и требует внимания, которое тот ему и уделяет. Мы поели – и теперь наслаждаемся чаем и сытостью…
– …Папа тогда решил, что надо уехать из города, но сначала ему надо было заехать что-то забрать в офисе, а продукты мы хотели купить по дороге, и с собой было только много чипсов, мама их любит, и сникерсы. И всего две бутылки «пепси». Мама экономила, но они все равно кончились. Она сама почти не пила. Все мне отдавала. А еще было холодно, особенно по ночам, она прижимала меня к себе и грела… А вокруг все стояли эти, мертвые, но их сначала было немного… Мама говорила, что позвонила папиным друзьям, и те обещали приехать и забрать нас, но никто не приезжал… Потом мама заболела, у нее стали неметь ноги, она падала в обморок… и, когда совсем кончилась еда, она сказала, что она выйдет. И ушла. А ночью мне было так холодно…
– А почему вы не завели машину?
– Папа, когда вышел, забрал ключи, он всегда так делал…
– Бедный… страшно тебе там было? – задаю я идиотский вопрос.
Олежек поднимает голову. Глаза кажутся просто огромными…
– Да. Когда мама ушла. Я боялся, что она придет, и я не смогу и открою ей дверь. А еще было очень страшно, когда папу убили.
– Хм… Его убили?
– Да. Дубиной по голове. А потом его съели мертвые. – Олежка смотрит на меня своими бездонными глазами. Такие глаза бывают только у детей, потом в них появляется всякое… другое.
– …А… хм… ты знаешь, кто это сделал?
Серо-голубые бездонные глаза притягивают, я не могу оторвать взгляда.
– Да, я знаю.
Я медленно встаю и иду наливать себе еще чаю. Рука дрожит, кажется, я облил кипятком как раз по ожогу от тушенки, но как-то не сильно и больно.
– …И кто это?
– Я не видел, мама сказала – «гопник»…
– Ясно…
– Мама сначала кричала, потом плакала, потом много звонила по телефону… Я тоже очень испугался и плакал, а потом она сказала, что все будет хорошо, и рассказывала мне про звезды и галактики, потом про зверей и рыб, а потом про то, как жили в древности…
Олежек уже почти на ходу засыпает – укладываю его на диване, тщательно закутав и подоткнув одеяло, в ногах его устраивается котейко. Перед сном спрашивает – можно ли завтра будет посмотреть рыбок? Конечно же можно, спи, Олежек, завтра посмотришь и рыбок, и всех моих кошек, и ту большую собаку, что тебя сначала испугала, а потом всего облизала… Завтра все будет.
Заснул он моментально, и лицо у него… такое спокойное… он улыбается во сне, и губы шепчут что-то… кажется… да-да: «Мама»…
Я еще долго сидел и пил чай. В голове творилось что-то несуразное… я как будто нащупал что-то важное, но не мог понять что – и вновь его терял… Словно не хватало еще чего-то, маленького фрагмента… Как машина не желает заводиться, чихая, вот кажется: чуть сильнее – и заведется!
Соорудил себе лежанку и, завернувшись в спальник, заснул.
Кажется, засыпая, я отчего-то почувствовал себя счастливым.
Дашка сидела на траве и играла со щенком – маленьким, неуклюжим и забавным. Он нападал на нее, пытался схватить за руки, а она подхватывала его и переворачивала на спину… Он барахтался, вскакивал, отбегал, смешно тряся лопухами ушей, и вновь весело бросался в атаку…
– Привет…
– Привет. Видишь – у меня тоже. Я же всегда мечтала о собаке, помнишь?
– Помню… но ты же знаешь – ну не получалось, надо было подождать…
– Подождали?
– Ну не начинай, как будто я это все устроил!
– Не ты?
– Нет, конечно, чего ты несешь-то!
– А-а-а-а… и вправду… А кстати – а чего ТЫ устроил?
– Ну… в плане?
– В плане – чего ты устроил. Сделал ты чего.
– Ну… я… это… Дом вот, машина, все дела. Я типа теперь как, понимаешь, властелин местный какой, эдакий вольный барон!
– Ага… Понимаю… И это все?
– Ну а что еще надо-то? Нормально все…
– Ну-ну. А что тогда не спишь ночами, а? Ну да ладно, ладно, твое дело. А кстати, барон ты мой, – а много ли у тебя подданных?
– Ну… так… Один пока… Мальчик… Ну еще вон живность моя – рыбки, кошки, собака…
– Кошки… – Дашка вдруг сразу оказывается рядом и легко заваливает меня на спину, оказавшись сверху, приближает лицо ко мне… в глазах ее скачут лукавые чертенята, на губах улыбка. – Кошки, говоришь?
Улыбка вдруг сходит с ее лица, она словно оглядывается и говорит:
– Мяу! – Ее рука у меня на груди вдруг впивается ногтями в меня – ой, как больно-то! – Мяу!!!
