Марина, нежная, любимая Марина, бросит ему в лицо такие несправедливые, обидные, горькие слова? А вдруг Марина совсем не та, за кого он ее принимает, поднакопила опыта за эти три года, нашла друзей, которые избавляли ее от одиночества, и сейчас была не на каком-то служебном сабантуйчике, а в компании этих своих друзей? Пойди проверь. Да и проверять он не станет: это подло, мерзко, низко. Но как дальше жить?
И Петр Данилович даже застонал от душевной боли, качнулся на неустойчивом табурете и вдруг почувствовал, что кто-то прикоснулся к нему. Он открыл глаза и увидел Дика. Пес трогал его лапой, словно спрашивая, что случилось и не надо ли помочь?
— Ах ты, Дикуша мой дорогой, — сказал Петр Данилович, положив ладонь на лоб собаки. — Один ты ко мне претензий не имеешь, хотя я тебе, может быть, как никому, жизнь испортил!
Дик вильнул несмело хвостом, положил голову на колени хозяину и внимательно посмотрел ему в лицо умными глазами.
Петр Данилович почувствовал, как теплая волна нежности, благодарности к преданному и бескорыстному четвероногому другу захлестнула сердце. Может быть, ради одной этой минуты стоило увозить Дика?
После столь бурного объяснения жизнь в семье Севриных вроде вернулась в прежнее русло. Видимо, Марина поняла, что наговорила лишнего, и наутро невнятно извинилась. Но у Петра Даниловича в сердце не проходил какой-то холодок, словно острая ледяная сосулька вонзилась в него и никак не могла растаять… Он по-прежнему спал на одной постели с женой, но уже не мог не думать о том, что Марина вот так же могла лежать с кем-то другим, и отодвигался на самый край кровати.
И чем холоднее, натянутее становились отношения с женой и тещей, тем ближе Петру Даниловичу был Дик. Ему во время долгих прогулок Севрин изливал душу. Дик внимательно слушал хозяина, словно понимал его. Слов, конечно, не понимал, но что хозяина терзает сердечная мука, чувствовал, что мучают его те две, чем-то неуловимо похожие друг на друга женщины, тоже догадывался.
И думалось Дику, что все эти беды от того, что приехали они в этот большой и непонятный город. Вот если бы вернулись на свой далекий остров, все бы изменилось — и хозяин стал бы прежним, независимым и добрым, и Дик бы побегал вволю в родной стихии. Дику все чаще снилась родная земля, он вздрагивал и стонал во сне. Ему казалось, что стоит только побежать куда-то далеко-далеко, и он доберется до острова.
Вот только если бы хозяин пошел с ним…
В начале ноября Петру Даниловичу пришел по почте вызов в институт. Явиться надо было на следующий день. К Князькову Петр Данилович Дика не повел: у того наверняка жена давно приехала. В институт приглашали к пяти вечера, Агнесса Николаевна возвращалась в шесть. Петр Данилович утром сказал ей, что, уходя, закроет Дика в ванной, чтобы она могла свободно пройти, но что потом его обязательно надо выпустить.
Агнесса Николаевна выпустить Дика забыла. Она сходила в садик за Аленкой, потом готовила ужин с Мариной на кухне.
А Дик, устав слушать, что происходит за дверью, потеряв надежду, что его выпустят, уснул на холодном кафельном полу ванной. И приснилось ему, что хозяин ушел на далекий остров один, оставив его навсегда в этом людском скопище, среди темных скал, светящихся по утрам и вечерам тусклыми квадратами окон.
Он проснулся в темноте, не мог сообразить, где находится, сел и завыл от горя и тоски.
— Ой, кобеля-то я и забыла выпустить из ванны, — спохватилась Агнесса Николаевна. — Завыл-то как, просто страшно. Беды бы не накликал.
— Я пойду выпущу, — сказала Марина.
Дик из двери ванной ринулся к входной двери, дважды царапнул ее лапой. Он еще не совсем проснулся, был во власти сонных видений, ему чудилось, что если он быстро побежит, то догонит хозяина.
А Марина, увидев, что он царапает обивку, сказала, открывая дверь:
— Он еще и царапается! Иди гуляй!
Дик вышел на лестничную площадку, дверь за ним захлопнулась. Дик понял, что свободен и что путь у него один — на свой остров, по следам хозяина. Спускаясь вниз по лестнице, он чуял след Петра Даниловича, но, выйдя на улицу, сразу его потерял.
Подморозило, струилась поземка, редкие прохожие спешили укрыться в домах.
Дик постоял, понюхал воздух, но он всюду, во всех направлениях пах одинаково: бензином, людьми, стенами домов. Запаха хозяина не было. Тогда Дик решил бежать наугад, навстречу ветру, зная, что ветер всегда приносит запахи. Он был весь залеплен снегом, когда выбрался на оживленную автомобильную магистраль вдоль берега залива. Здесь шумело, как на родном далеком острове. Залив был рядом, еще не замерз, и Дик уловил плеск набегающих на берег волн.
Он приостановился, радостно напрягся, надеясь почувствовать знакомые запахи родного острова, которые вспомнил с предельной отчетливостью.
Петр Данилович, возвратясь домой, радостно воскликнул:
— Можете поздравить, я стал орденоносцем. «Знак Почета» дали! — И он распахнул пальто.
— А я думала — насчет квартиры вызывают, — вырвалось у Агнессы Николаевны.
И тут Петр Данилович вспомнил, что в прихожей не встретил Дика.
— А где Дик? — упавшим голосом спросил он.
— Я входную дверь забыла закрыть, выпустила его из ванной, он и выбежал, — необычной для себя скороговоркой произнесла Марина.
— Куда выбежал? — еще не постигая страшной сути происшедшего, спросил Петр Данилович.
— На лестницу, а потом на улицу.
— Надо было позвать, пойти за ним. Он же пропадет, — вырвалось у Петра Даниловича.
— Но ты ведь говорил, что он умный пес, — улыбнулась Марина. — А умный пес должен помнить дорогу домой. Сколько уж времени здесь живет!
Это было так, но Петр Данилович не мог избавиться от тревожного чувства, от щемящей боли в сердце. Дик мог запросто отправиться на поиски хозяина и заблудиться в огромном городе. Может, Дику показалось, что Петр Данилович потерялся, что с ним что-то случилось, как в ту вьюжную новогоднюю ночь, когда Севрина помял хозяин Арктики.
Петр Данилович схватил с вешалки поводок с ошейником, выбежал на улицу. Там разыгралась настоящая метель, ничего не было видно. Севрин ходил от угла к углу, звал Дика, но бесполезно.
Решив, что Дик, если он ищет хозяина, может по своим следам вернуться к дому, Петр Данилович вышел на улицу часов в пять утра. От выпавшего снега посветлело. Петр Данилович ходил всюду, где бывал с Диком, надеясь хоть следы его отыскать, но тщетно.
А через час-полтора от первозданного снежного покрова ничего не осталось. Тысячи людских ног растоптали, размесили его в противную жидкую кашицу.
Искал Петр Данилович своего друга и днем, и вечером, и весь следующий день… В душе его было пусто, словно оборвалось что-то. Он видел, что жена и теща тихо радуются избавлению от ненужной им собаки, и это злило его. Они наивно полагали, что теперь Петр Данилович будет внимательнее к ним, стали и сами более предупредительны к нему, а он ничего не замечал. Он вспоминал только, что жена и теща не переносили Дика, не любили его, и все больше утверждался в мысли, что они нарочно выгнали собаку из дома, только не признаются.
Он продолжал бродить по городу, все еще надеясь встретить своего Дика, Дикаря, Дикушу…
Через несколько дней щеки его покрылись густой седоватой щетиной. Он уходил из дома рано утром, возвращался поздно вечером, машинально ел, что ему предлагали, и ложился спать, чтобы утром отправиться на поиски снова.
У Марины хватило такта не говорить ему о бесполезности этих поисков. Не говорила она мужу и о том, что не сам Дик выбежал, а она его выпустила. Хоть и испытывала Марина облегчение, избавившись от
