была статья, полученная от высшей инстанции. В следующие недели не прошло, пожалуй, ни вечера, чтобы эта статья не обсуждалась. Это было доказательством того, что тезис об особом немецком пути к социализму был не только теорией немецкой компартии, но поддерживался также из Москвы.
В 1946 году учение о различных путях к социализму и в коммунистических партиях других стран стало неотделимой частью «линии». Большой подъем, который пережили коммунистические партии всех стран за время с 1945 до 1948 года объясняется не только активным участием коммунистов в движении сопротивления, — хотя и это было одним из решающих моментов, — но и фактом, что они в то время открыто высказывались против копирования советского пути к социализму.
Вопрос остается открытым:
Было ли согласие Сталина и тогдашнего советского руководства на самостоятельный путь к социализму искренним? Были ли большевики сами убеждены в необходимости самостоятельного пути к социализму в разных странах? Или они этот тезис внушали и поддерживали только с целью укрепить коммунистические партии, а когда цель эта будет достигнута — собирались его сразу же положить под сукно?
В прошедшие четыре месяца наша работа была сконцентрирована исключительно на осуществлении объединения. Теперь единая партия была создана. Что же дальше! У нас, партийных работников, для которых жизнь без постоянной политической активности, без кампаний была почти невообразима — появилось чувство пустоты. В первый раз кроме повседневной рутинной работы у нас не было никакой нагрузки. Центральный партийный аппарат был занят почти исключительно только своими внутренними делами: устройством, распределением комнат в новом огромном здании партии (так называемом «Доме единения» на Лотрингерштрассе № 1), слиянием редакций прежних газет СДПГ — «Народ» («Das Volk») и КПГ — «Немецкая народная газета» («Deutsche Volkszeitung»), а также распределением функций между членами Центрального секретариата.
Наше здание на Вальштрассе № 76–79, раньше вмещавшее весь Центральный комитет КПГ, было отведено теперь только под отдел агитации и пропаганды, получивший название отдела обучения и вербовки, а также под партийное издательство.
Функция, которая раньше падала на одного человека, теперь распределялась на двух — на одного работника от бывшей КПГ и одного от бывшей СДПГ. От этого партийный аппарат стал гораздо тяжеловеснее и медлительнее. Все шло гораздо спокойнее, чем в прежней КПГ.
До объединения Центральный комитет КПГ был единственным учреждением, имевшим официально десятичасовой рабочий день. На другой день после объединения у нас был введен восьмичасовой рабочий день.
Две недели спустя наш «отдел обучения и вербовки» устроил совещание. Отто Гротеволь передал нам предложение Центрального секретариата:
— Мы предполагаем устраивать день учебы не еженедельно, а только два раза в месяц… Я хочу, чтобы вы подумали, что перегрузка товарищей…
Ольснер дал мне слово, как первому дискуссионному оратору. Но моя речь, направленная на защиту еженедельной учебы не помогла. Лихорадочный метод работы компартии как везде в партийном аппарате, так и в нашем отделе был заменен более спокойным стилем СДПГ.
Прошло несколько недель. В партийных школах и в низовых партийных организациях чувствовалось заметное снижение воодушевления. Ничто не могло быть опаснее для такой партии, как несколько недель покоя, отсутствие непосредственного задания, держащего всех в напряжении.
К тому же пришло большое разочарование: откладывалось признание СЕПГ в Берлине. Только 29 мая, почти через 5 недель после своего основания, на 57–м заседании союзных комендатур СЕПГ была признана в Берлине, но одновременно была признана и вновь основанная весной того же года СДПГ.
У некоторых вдумчивых людей постепенно снова рождались сомнения. Может быть надо было еще некоторое время подождать? Может быть объединение было проведено слишком поспешно? Не пришло ли бы к настоящей органической спайке при более медленном развитии?
Задержка с признанием в Берлине, двойное количество людей на каждом участке партработы, так сильно раздувшее аппарат, а главное неделями длившаяся бездеятельность партийного аппарата не остались без последствий для партии. СЕПГ в июне 1946 года была далеко не такой, как в конце апреля.
Только во второй половине июня появились новые задания: 30 июня 1946 года должен был состояться плебисцит по вопросу экспроприации и конфискации имущества у военных и нацистских преступников в Саксонии. Однако плебисцит 30–го июня должен был, в основном, служить не этой цели. Подтверждение уже решенной раньше передачи в руки государства имущества военных и нацистских вождей — это было само собой, но в первую очередь преследовалась цель — выяснить царящие в народе настроения.
Партработники на местах, ставшие от бездействия, длившегося неделями, инертными, не рвались к выполнению нового задания. Работники нашего центрального аппарата, вернувшиеся из Саксонии, стонали:
— Это ужасно, что люди стали так пассивны!
Только постепенно партия пошла опять «на рысях».
У нас же еще до проведения плебисцита началась интенсивная работа: мы должны были придумать лозунги и Плакаты для Саксонии. «Борись за мир! Предприятия военных и нацистских преступников в руки народа!». Такие лозунги в сотнях тысяч экземпляров были распространены в Саксонии.
2 июля были опубликованы результаты плебисцита.
Приблизительно 2,7 миллиона человек (77,7%) проголосовали «за», почти 600000 (16,5%) — «против» и около 200000 голосов были объявлены недействительными. В других землях плебисцит не проводился. Первые предприятия, принадлежащие народу, были созданы.
После таких сравнительно благоприятных результатов было решено провести первые коммунальные выборы в зоне. Наилучших результатов ждали в Саксонии, там выборы должны были состояться 1 сентября, в Тюрингии и Прусской Саксонии — 8 сентября, в Бранденбурге и Мекленбурге, где мы ожидали наибольших затруднений, — 15 сентября. Принадлежавшие к «СС», к «СД», к Гестапо лишались права голоса. Не имели права голоса и члены национал–социалистической партии, начиная с руководителей местных групп, а также крупные работники всевозможных нацистских организаций.
Большие дискуссии шли у нас по вопросу: должны ли только три партии — СЕПГ, ХДС и ЛДП — выставлять кандидатов, или нам надо попробовать через наших людей склонить к составлению списков и массовые организации, вроде женских комитетов. Союза культуры, Объединения свободных немецких профсоюзов (FDGB), Союза свободной немецкой молодежи (FDJ), чтобы обходными путями приобрести голоса?
Большинство партработников, работавших прежде в Германии нелегально, стояли за чисто партийные выборы.
— Дело с надпартийными организациями не имеет смысла. Эти организации вряд ли кто будет выбирать, — говорили они.
Самый ярый сторонник участия массовых организаций был Ульбрихт, и он добился своего.
Были приложены все усилия, чтобы выборы стали успехом СЕПГ. Из СССР целые транспорты обученных антифашистских военнопленных прибывали ранее назначенного срока, чтобы участвовать в выборной кампании за СЕПГ.
Но важнее всего была следующая мера. 20 июня 1946 года, когда срок коммунальных выборов был опубликован, появилось заявление партийного управления: «СЕПГ и номинальные члены партии». Оно было уже давно подготовлено. «Мы не должны повторить ошибки компартии Австрии на выборах осенью 1945 года. Австрийские товарищи изолировались от населения тем, что своим примитивным антинацизмом оттолкнули от себя массу мелких нацистов», — был решающий аргумент (для внутреннего употребления) в новой точке зрения. Официально же гласило так: «СЕПГ считает, что настал момент втянуть в демократическое строительство рядовых членов бывшей нацистской партии и сочувствовавших ей».
Буря негодования и возмущения поднялась в наших собственных рядах, и в таких размерах, которых никто не ожидал. Какая бы тема ни ставилась на партийном заседании — первый же оратор непременно с возмущением говорил о «нацистском вопросе».
