покрывало. Она была бы прекрасна даже в дерюжном мешке, на который это платье весьма походило; его абсолютное соответствие приличиям было более соблазнительно, чем мужской наряд, в котором Айдан видел ее прежде.
Орех треснул в его сжатом кулаке. Острые края вонзились в ладонь, поранив ее до крови. Айдан удивленно уставился на собственную руку.
Марджана взяла его ладонь своими теплыми сильными пальцами и смахнула с нее осколки ореха. Из порезов сочилась темная густая кровь. Марджана коснулась ее губами.
Айдан не мог пошевелиться. Она всего лишь очищала раны, как бы это ни выглядело со стороны. И только. Марджана подняла голову; она была спокойна, как всегда.
— Тебе следует быть осторожнее, — промолвила она. — У тебя больше силы, чем у человека.
Прилив гнева смыл изумление Айдана.
— Я настолько ребенок по сравнению с тобой?
— Аллах знает, что это не так. — Марджана по-прежнему держала его руку. — Я ждала тебя.
Он огляделся.
— Здесь? Ты живешь здесь?
Она покачала головой.
— Я видела, как ты въезжал сюда. Ты был прекрасен в этом почетном одеянии. Выглядел почти цивилизованно.
— Почти?
Она рассмеялась и поцеловала его ладонь — быстро и легко, словно только для этого и держала ее в своих руках.
— Мне не хочется, чтобы ты совсем лишился своей дикости. Она так пленяет.
— Ты… — произнес он. — Ты можешь быстро свести меня с ума.
Это была наполовину шутка. Но даже наполовину серьезный, почти незаметный смысл этой фразы заставил ее отшатнуться к стволу дерева. Зеленые глаза были широко открыты, на белом лице такое выражение, словно он ударил ее.
Рука Айдана, до сих пор не чувствовавшая боли от порезов, начала подергиваться. Он сжал ладонь, глядя на Марджану. Невероятно, но она, казалось, вот-вот заплачет.
Он привлек ее к себе.
— Тише, — сказал он, хотя она не издала ни звука. — Тише. Я не хотел причинить тебе боль.
Она с силой уткнулась головой в его плечо. Она была ниже, чем Джоанна, и легче, тонкая в кости, как птица, но поразительно, невозможно сильная. Ее кулачки уперлись ему в грудь. Голос ее звучал приглушенно, но ясно:
— Я не знаю никакого искусства обольщения, никаких уловок. Я не знаю ничего о столь тонких вещах. Я могу только сказать то, что хочу сказать. И это… это… все неправильно.
Айдан вздохнул — раз, другой.
— Ты говоришь мне… что…
Она откинулась назад.
— О прекрасный, невинный глупец! Я люблю тебя. Я люблю тебя с тех пор, как увидела тебя в Иерусалиме. Я преследовала тебя, смотрела на тебя, ждала тебя, желала тебя. Если я сведу тебя с ума, что ты сделаешь со мной?
Айдан открыл рот, потом снова закрыл. Он не знал, что ему делать — только коснуться ее. Она была пылающим холодом.
— Я не… — промолвил он. — Я еще не… — Он сглотнул. — Еще. Но когда я вижу тебя, касаюсь тебя… — Он взял ее ладони в свои и прижал их к своей груди. Он не смог удержать внезапную улыбку. — Если ты хочешь успокоить мужчину, госпожа моя, тебе лучше всего являться ему на глаза так же часто, как ты смотришь на него.
Она выпрямилась, оскорбленная; но внимала его словам со свирепой жадностью.
Айдан поднял ее руки к своим губам и поцеловал.
— Когда я впервые увидел тебя, я подумал, что ты мне снишься. Ты воплощение всего, что я искал в женщинах.
— А теперь?
Он посмотрел ей в глаза.
— А теперь ты заставляешь мое сердце петь.
Руки Марджаны сомкнулись вокруг его шеи.
— Ты будешь любить меня? Здесь, сейчас?
Он застыл, вздрогнув. Она дрожала, и не от страсти. Как будто ей предстояло умереть до заката, и она хотела еще раз, только раз, испытать телесное наслаждение.
— Госпожа, почему…
Марджана отпрянула от него.
— Нет. Конечно, нет. — Голос ее был полон горечи. — Ты христианин. Я забыла. Ваша добродетель заставляет тебя отказать.
Айдан засмеялся, тоже с некоторой горечью.
— Это было бы возможно, но я не родился христианином. Нет, госпожа. Это просто… ты уверена, что хочешь этого? Я едва знаю тебя.
— Именно поэтому, — ответила она. — Именно поэтому я хочу тебя сейчас.
Он потянулся к ней, но она отодвинулась слишком далеко, почти за пределы зеленого навеса.
— Госпожа, — попросил Айдан, — прояви милосердие. До этого я видел тебя трижды; я знаю о тебе немногим больше, чем только твое имя. Если у тебя есть муж, дети, родичи…
Ее смех был похож на крик боли:
— Никого! У меня нет никого и ничего. Только я. Только… только…
Айдан прыгнул к ней. Он был удивлен, что она была там, что она не исчезла. Но это длилось недолго. Она подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо; потянулась, чтобы откинуть волосы с его лба. Рука ее дрожала.
— Я люблю тебя, — повторила Марджана. И исчезла.
Айдан опустился наземь, словно из тела вынули все кости.
— Боже, — произнес он, как когда-то повторяла это она. — Боже, Боже, Боже…
Две жены, сказал астролог. Подразумевал ли он эту невозможную связь? Безумно тревожиться за одну; становиться поистине безумным из-за другой. И если одна из них ревнива…
Должно быть, это Джоанна. Мусульманские женщины знают, как делить мужчину с другой.
Айдан охватил болящую голову ладонями. О чем он думает? У Джоанны нет повода для ревности. Ревнива была эта сумасшедшая демоница, обезумевшая от долгих лет одиночества. То, что он нашел ее прекрасной, доказывало только то, что он не был слеп. А остальное — это только жалость, очарование и немного — более, чем немного — вожделение. Их тела хорошо сочетаются друг с другом. Слишком хорошо. Память о ней запечатлелась на его коже, оттого, что ее не было рядом, болела голова.
Айдан поднялся на ноги. Он пришел в сад за исцелением; но получил здесь только более тяжелые раны.
Бог еще не прекратил свои шуточки. Теперь, когда Айдан мог отдохнуть, мог провалиться в сон без сновидений, подобный смерти, ему не было позволено это сделать. В его комнате ждал слуга, полный слащавой угодливости, со свежей одеждой и чашкой шербета. Он уведомил Айдана, что теперь, когда высокий гость отдохнул, следует пообедать, а потом хозяева дома будут рады его обществу.
Это обещало принцу удовольствие — долгий вечер разговоров ни о чем в частности, и принц был на волосок от того, чтобы пренебречь всем этим. Но воспитание, въевшееся в кости, не позволяло. Он склонялся перед неизбежным.
19
