Джоанну хорошо охраняли. Пожалуй, слишком хорошо. Она и Дара делили комнату с двумя родственницами, обе родственницы спали чутко, а одна к тому же была беременна и просыпалась по крайней мере ежечасно, чтобы выйти до ветру. Евнух Самин, почти столь же массивный, как Скальный Купол, всегда при мече, спал поперек двери. Ассасин вряд ли мог бы даже проникнуть в комнату, в которой было только одно зарешеченное окно, а если бы он нашел путь сквозь стену или через тушу Самина, ему пришлось бы пробиваться к Джоанне сквозь заслон из родственниц и служанки.
Возлюбленный — даже такой возлюбленный, как Айдан — тоже не мог и мечтать о том, чтобы приблизиться к ней.
И это было отнюдь не случайно. Дом Ибрагима знал, в какой опасности находится Джоанна, и принял все меры безопасности. Гарем потеснился. Незамужние женщины, женщины с детьми, женщины, чьи мужья отсутствовали по делам Дома, размещались в спальнях по две и по три. Джоанна не проводила ни единой ночи без Айдана с тех пор, как он впервые пришел в ее шатер. И в этой теплой и душной комнате, полной народа, ей было холодно. Спина Алии, прижимающаяся к ее боку, изобильная плоть Нахар, придавившая руку, громовой храп Самина — все это заставляло ее томиться по высокому стройному телу любимого, и любви, свершающейся в молчании из страха перед разоблачением, и по его запаху, подобному аромату дубовой рощи летом.
Однажды она пыталась ускользнуть. Самин поднялся и последовал за ней. Он ждал возле отхожего места, куда она должна была зайти, чтобы не выдать своих истинных намерений, а потом проводил ее обратно в комнату. Он не сопровождал Алию во время ее многочисленных прогулок. Не было ни тени сомнения — он специально был приставлен охранять Джоанну.
Было бы легче, если бы она знала, что Айдан не совершит ничего безумного. Быть может, не сегодня. У него хватит на это рассудка. Но если он будет проводить отдельно от нее ночь за ночью, рано или поздно он не выдержит, и невозможно предсказать, что он сделает тогда.
Когда все будет позади, она должна будет вернуться в Иерусалимское Королевство. Ранульф может попытаться вернуть ее. Она была его женой; и этого было не изменить. Она не знала — помоги ей Боже, она не знала, хочет ли она изменить это. Она не хотела быть женой Айдана, даже если бы он желал этого, просил об этом. Жена — это слишком похоже на служанку. У жены есть долг перед ложем мужа. Но долгу не было места в том, что происходило между нею и сыном колдуньи из Каэр Гвент.
Он мог быть во всем подобен человеку — теплая плоть, быстро пробуждающееся желание, слезы, когда он горевал, смех, когда он радовался. Он был верным христианином, как и любой дворянин, хотя порою забывался и взывал к богине своей матери. Он не был дьяволом, чудовищем, непостижимым для человека созданием.
Но он не был человеком. Когда он позволял себе быть самим собой, он мыслил не как человек. И поэтому она была связана с ним большим, нежели просто желанием. Она боялась его. За него. Он был опасен, как хищное животное, и так же обречен. Люди охотятся на хищных животных, убивают их и называют это справедливым, потому что этот мир создан не для хищников, а для людей.
'Будь человеком, — просила она его — умоляла его. — Думай. Помни о грозящей мне опасности.' Потому опасность, грозящая ему самому, его не заботила.
Быть может, он услышал. Он не пришел.
Он был мудр; и она тоже. Но как она желала его!
Айдан слышал ее. Он видел, какая охрана окружает ее. Никто из них не смог бы устоять против колдовских чар. А смог бы он? Он даже не знал, с чем ему предстояло столкнуться — с демоном, со смертным магом или вообще ни с чем, кроме ночного кошмара.
И он не сможет это узнать, пока не увидит. Но чтобы увидеть, он должен приманить это; и он не желал — не мог — использовать Джоанну в качестве приманки.
Он сел на своем матраце. Возможно, ему и не надо было делать этого. У него есть собственная магия. Да, она была ограничена. Но возможно — возможно — ее окажется достаточно.
Айдан со стоном откинулся назад. На магию нужно время. Время, которого у него может не оказаться. Он упустил все имевшиеся возможности, пока караван вез его и Джоанну сюда. Этот город был раскрыт, как челюсти капкана, быть может, именно здесь ассасин собирался нанести удар; и возможно, нанесет его скоро. Половина Алеппо знала, что с юга прибыл караван Дома Ибрагима. Известие достигнет Масиафа, словно на крыльях. И затем последует удар из тьмы.
Страх заставил чувства Айдана резко обостриться. Но никакой опасности он не обнаружил. Джоанну охраняли; никто не подкрадывался к ней. Никакого зла против нее не замышлялось в городе вокруг.
Айдан не стал задерживаться, чтобы прочитать все остальное, хотя кое-что из этого мимоходом проникло в его сознание. Он не собирался сегодня путешествовать в потоках сознаний, хотя давно уже не пробовал этого. Он настроил всю свою силу на охрану, а всю волю — на сон, и собирался пережить ночь.
После своих бессонных рассуждений он проснулся, когда солнце уже давным-давно взошло. Арслан, твердой и безжалостной рукой разбудивший его, сообщил, как только Айдан открыл глаза:
— Господину моему следует быстро подняться. Господин мой получил приглашение туда, куда лучше счесть должным явиться.
Айдан со стоном сел, откидывая волосы с лица.
— Не соизволит ли мой слуга объясняться на простом арабском?
Арслан без тени раскаяния улыбнулся.
— Ты удачлив, господин мой. Госпожа Хадижа хочет говорить с тобой. Я не думаю, что другие могли бы получить приглашение так скоро.
Айдан знал, что это верно. Как госпожа Дома, Хадижа кое в чем стояла выше королевы и прекрасно это понимала. Он немедленно поднялся и попал в умелые руки Арслана. Пока мамлюк омывал его, Айдан сказал:
— Насколько я знаю, всю вашу компанию убрали куда-то с глаз долой.
— Так и было. — Арслан выжал полотенце в таз, положил его на край и начал одевать своего хозяина. — Мы были не согласны с этой ссылкой. В конце концов, на это не было твоего приказа. Я буду твоим личным прислужником, я подхожу для этого больше, чем тот дурак, которого к тебе приставили. Остальные будут охранять тебя, сменяя друг друга. Могу я отпустить их походить по городу, когда они не несут охрану?
— Только если они — и ты — дадите клятву быть воплощением осторожности. И оставлять свою ливрею дома.
Арслан склонил голову:
— Да, господин мой.
— И запомни, — продолжал Айдан. — Никакой слежки; не сметь собирать толпу народа. Если увидите ассасина, то оставьте его в покое.
— Даже если он убивает горожанина, господин мой?
Айдан скрипнул зубами. Вежливость Арслана была безупречной, но мыслил он куда более четко, чем сам Айдан.
— Не следует проявлять геройство, пока мы находимся в этом городе. Мы были бы хуже, чем глупцами, если бы направили наше возмездие против рабов, пока их повелитель сидит в своей норе, свободный, сильный и слишком хорошо знающий о нас.
— Да, господин мой, — отозвался Арслан.
Он воистину был мастером скрывать свои мысли, этого умения всех слуг. Но Айдан имел более острое зрение, чем большинство людей.
— Поклянись в этом своей честью и своей душой, — потребовал он.
Принуждаемый таким образом, Арслан мог только повиноваться. Он не был этому рад, но его уважение к своему господину поднялось выше на один-два пункта.
Айдан был готов: вымыт, одет — мрачно и пышно. Он не взял оружие, хотя собственный бок без меча казался ему обнаженным. Арслан следовал за ним. Райхан и Конрад шли позади.
Никто из них не был допущен в гарем. Это был закон, и закон несокрушимый. Айдан вошел внутрь под охраной гороподобного, абсолютно черного евнуха, ужасного, словно дьявол из ночных кошмаров аббата, вооруженный мечом, который мог быть только похищен у франков. Его угрюмые взгляды обещали
