Сайида выталкивала сквозь застрявший в горле комок:
— Ты позволишь мне остаться здесь?
— Так долго, как тебе нужно.
— На… на некоторое время, — произнесла она. — Пока я не буду знать, чего хочу. Если ты не…
— Как я могу даже подумать об этом? Я принесла тебя сюда.
Сайида засмеялась, потому что если бы она этого не сделала, то заплакала бы.
— Это словно в сказке. Принцесса в беде, и вот является волшебник и уносит ее в свой замок. Неужели все сказки сводятся к такой малости, как это?
Марджана коснулась отметины от кулака Маймуна.
— Не такая уж это малость, — возразила она.
Несмотря на все усилия Сайиды, слезы вырвались наружу. Марджана освободила хнычущего Хасана из ее объятий. Сайида легла ничком, чтобы выплакаться вволю.
Когда Сайида смогла обратить свое сознание на что-то, кроме жала, засевшего в сердце, она сделала это. Она не будет слушать о своей семье; она не будет говорить о том, что случилось. Она находится в логове Марджаны, у нее есть ребенок, чтобы не сидеть без дела, и тысячи мелких забот, о которых Марджана никогда не думала, считая их недостойными внимания. Марджана признала, что все эти тысячи мелочей создавали в жилье некоторое отличие, хотя и очень тонкое. Сайида отгородила угол зала для себя и Хасана, натащив туда ковриков и подушек и пытаясь хранить там игрушки и побрякушки, которые Марджана приносила для ребенка. В меньшей пещере, посреди которой стоял древний почерневший камень, и где кровля открывалась, словно дымоход, в далекое небо, она устроила кухню. Все остальное сохранялось в чистоте и порядке; Сайида изгнала ящериц и пауков к самому устью пещеры, и мышей вместе с ними, раз уж Марджана не хотела и слышать об их окончательном изгнании.
Марджана не питала никаких иллюзий относительно своего умения домохозяйки, но перед лицом мастера искусства даже она остро почувствовала, чего была лишена. Это слегка смущало ее. Это весьма развлекало ее. Она была… да, прежде всего, она была рада тому, что они вторглись сюда, жили в ее тайном убежище, изменяли его, чтобы доставить ей удовольствие.
Она осознала, насколько раньше была одинока. Она лежала на груде подушек, снаружи свистел холодный ветер, внутри уютно мерцали лампы, а она смотрела, как Хасан играет на полу. Его мать сидела возле него, ее гладкая темноволосая голова склонилась над халатиком, который она шила для него. Теперь в ней всегда была тьма, тяжелый холодный комок упрямства, но на поверхности была безмятежность, даже умиротворение.
Сайида подняла голову и улыбнулась. Марджана улыбнулась в ответ. Никто из них не произнес ни слова. Им это было не нужно. В этом молчании была дружба.
Много позже Марджана проснулась. Хасан мирно спал. Сайида, казалось, тоже уснула, но по спокойному лицу медленно и тихо катились слезы.
Марджана знала, что пришло время переходить от существования к действию. Сайида успокоилась настолько, насколько это можно было. Когда Марджана уходила, Сайида с Хасаном были в самой дальней пещере, пользуясь ее величайшим сокровищем: горячим источником, который вливался в бассейн рядом с холодным и чистым родником.
Марджана улыбнулась и шагнула
У Бану Нидаль царил разброд. Половина из них, казалось, пыталась свернуть лагерь; половина, бесполезно бродя вокруг, заламывали руки. Посреди всего стоял шейх, держа за узду усталого и дрожащего верблюда.
Он даже не вздрогнул, когда Марджана шагнула из воздуха, хотя лицо его чуть-чуть посерело. Он почти рухнул, простираясь перед ней.
Она подняла его на ноги без всякой жалости. Она заметила, что вокруг них наступило молчание, и этот круг расширялся по мере того, как утекали секунды. Казалось, люди прилагали небывалые усилия, чтобы стать как можно незаметнее.
— Я заслужил наказание, — произнес шейх. — Могучий дух, дочь огня, вина целиком моя. Возьми меня и накажи, но пощади моих людей.
До нее доходило медленнее, чем обычно; она только-только начала понимать. Ее могущество подтверждало его слова. Она схватила его за глотку.
—
Шейх задыхался и сипел. Она чуть разомкнула пальцы.
— Великая госпожа, мы не знаем. Мы преследовали его. Но нигде… нигде…
Кто-то втиснулся между ними: старшая жена шейха, глядящая яростно и дерзко.
— Ты не сказала нам, что он сын Иблиса.
Марджана сделала шаг назад. Это не было отступлением.
Женщина и не приняла это как отступление; но это подогрело ее храбрость.
— Ты должна была сказать нам, — продолжала она. — Мы охраняли его точно так, как ты приказала, как только можно охранять смертного пленника. Откуда мы знали, что он вообще не смертный?
Это было небывало и странно: прийти в смущение от слов смертной женщины. Какой-то миг Марджана не испытывала даже гнева.
— Расскажи мне, — сказала она.
Она узнавала больше, чем было вложено в слова. Вечер; закончена закатная молитва; женщины склонились над кострами, запах ужина висит в густом воздухе. Стражи бодрствуют у шатра пленника, а за шатром, чтобы умный пленник не смог ускользнуть тайком, предусмотрительно привязан верблюд- самец.
Он вышел наружу мимо застывшего беспомощного стража, свободно помахивая рукой с зажатыми в ней обрывками веревок. Один из сыновей шейха бросился, чтобы схватить его; он произнес слово, и юноша застыл, как вкопанный, глядя перед собой. Он подошел прямо к шейху, поклонился ему и учтиво поблагодарил его за гостеприимство.
— А потом, — сказала жена шейха, — он расправил крылья и улетел.
Марджана видела это их глазами. Он не был таким высоким, каким представлялся им, его лицо не излучало такое белое сияние, но мантия огня, несомненно, была его мощью, а крылья, наполовину тень, наполовину чары, мерцали красно-золотым огнем.
Бану Нидаль почти сразу бросились за ним. Они вскочили на своих верблюдов и бросились в погоню; но он был слишком стремителен и не оставлял следов на земле. А она, которая могла выследить его с помощью силы, сражалась в Дамаске с супругом Сайиды, а после этого бездельничала в своем убежище.
Бану Нидаль ожидали в страхе и молчании. Они не знали, как она казнила себя. Он был молод; он был глуп; он был определенно безумен. Но он был ифрит для нее, ифриты, и она совершила худший из промахов. Она недооценила его.
Она закружилась в урагане гнева. Кочевники отшатнулись от нее. Их ужас не успокоил ее. Она расправила крылья цвета крови и тьмы и взмыла в небо.
29
Страж ворот Масиафа смотрел за стену, в утренний мир. Вдаль убегали горы, нагие и суровые. Внизу лежали поля, кормившие замок, опустевшие теперь, когда был собран урожай, но хранившие память и обещание зелени. Они пострадали во время войны с султаном; ветер и осенние дожди уже начали сглаживать следы осады.
Султан больше не придет. Аллах и Синан не допустят этого. Страж пробормотал благодарственную молитву, твердый в своей вере и в своей правоте. Разве он не был стражем Врат Аллаха? разве не был
