искавший хоть какую-то брешь в той завесе лжи, что скрывала прежнюю жизнь владельца «Ла Капаннины». Гаетано похвастал, что был в партизанах. Соответствовало ли истине это заявление, Адам не знал, но такой вариант почему-то представлялся ему маловероятным. Гаетано заметил, что видел за годы войны всякое и по большей части плохое. Адам попытался выведать подробности, но бывший садовник не пожелал развивать тему и только сказал, что война превращает людей в чудовищ и он собственными глазами видел, как это происходит с людьми порядочными, достойными, высокого положения.
Адам пожаловался, что войны почти и не видел — если не считать пролетавших иногда самолетов, — так как жил на ферме, далеко от города. Ход оказался верным. Гаетано признался, что и сам рос в деревне, в доказательство чего рассказал пару скучных анекдотов, и переключился на свою любимую тему.
Земля. Он был просто одержим ею. Земля в его глазах являлась эквивалентом власти, что подтверждалось всем ходом истории. Земля не только прошлое, но и будущее. Италия меняется. Перед человеком, владеющим землей, открываются широкие возможности. Не воспользоваться таким шансом было бы глупостью.
— Я тебе вот что скажу. — Гаетано наклонился через стол. Выпили они немало, и глаза у него слегка осоловели. — Хочешь знать истинную причину, почему нужно покупать землю? — Он выдержал многозначительную паузу. — Потому что больше ее уже не станет.
Выносить его тупое самодовольство становилось все тяжелее, и Адаму пришлось постараться, чтобы изобразить нужное выражение.
— Я об этом как-то не думал.
— Поэтому я тебе и говорю.
Увидев щелку, Адам попытался ее расширить. Земля, возразил он, — это большая ответственность. К тому же она порождает страсти, причем не всегда благородные. Так было и в его собственной семье, которая раскололась в предыдущем поколении. Родственники обратились друг против друга, и в одном случае дело даже дошло до того, что его отец ударил своего брата.
— Ударил? — презрительно фыркнул Гаетано. — Я знаю случай, когда брат убил брата.
Адам с сомнением покачал головой.
— Не веришь? Так и было.
— Что было?
— Брат убил брата. Из-за дома и земли.
За признанием последовало тяжелое молчание. Гаетано, наверное, понял, что сказал лишнее, а Адаму ничего больше и не требовалось — подозрения подтвердились.
Черту подвели, пропустив еще по стаканчику, после чего Гаетано с облегчением перешел к своей излюбленной теме: планам мирового господства. Планы эти распространялись, в частности, на большой отель по соседству. Сам Гаетано уже созрел для принятия окончательного решения, и единственная проблема заключалась в том, что нынешний владелец отеля каким-то образом прознал о его намерениях и мог заломить максимально возможную цену. Может быть, использовать посредника? Попала в сферу интересов посредника и вилла неподалеку от Пизы. Поместье принадлежало старинной семье, не сумевшей остаться на плаву в трудные времена. Впрочем, добавил рассудительно Гаетано, вилла может подождать. Куда важнее выстроить для начала бизнес. Поместье — дело хлопотное, оно требует больших и постоянных вложений — уж ему ли не знать. Стоит подумать и о женитьбе. Брак хорош для бизнеса, а он уже далеко не мальчик. Держался долго, но, может быть, пришла пора, как говорится, выбросить полотенце и взять молоденькую, из тех, что еще не сбились с пути.
Слушать излияния этого человека — самоуверенного, преисполненного сознанием собственной важности и в то же время малодушного, отчаянно ищущего опоры — Адам больше не мог, но в какой-то момент все же вставил шутку насчет того, что в свой следующий приезд в Италию надеется найти Гаетано счастливым супругом и владельцем виллы Доччи, что неподалеку от Пизы.
Отреагировал бывший садовник не сразу. Прошло, должно быть, с полминуты, прежде чем он, извинившись, поднялся из-за столика — мол, ему надо облегчиться.
Свою оплошность Адам понял только тогда, когда собутыльник отошел от стола. За время их затянувшегося разговора бывший садовник неоднократно упоминал о вилле Доччи, но ни разу не назвал ее так.
Или все же назвал? Может, да. Может, нет. Может, у него паранойя. Одного взгляда вполне хватило, чтобы убедиться — паранойя ему еще не грозит.
Гаетано даже не кивнул, а всего едва заметно наклонил голову, но и этого оказалось достаточно. Адам не видел его лица и глаз, но видел, как два парня в рубашках с короткими рукавами вышли из угловой кабинки и последовали за хозяином.
Пошарив по карманам, Адам бросил на стол несколько бумажек в оплату счета за выпитое и, проклиная собственную щепетильность, стоившую ему драгоценных мгновений, поспешил к выходу. На передней террасе уже никого не осталось, пустым выглядел и тротуар — о том, чтобы затеряться в шумной воскресной толпе, не было и речи.
Адам свернул вправо, прибавил шагу и, пройдя немного, нырнул в первый попавшийся переулок, идущий от моря. Мысли разбегались. Он понял вдруг, что свернул не там, что его переулок — следующий. Первый поворот… черт… это же так предсказуемо. Он побежал, то и дело оглядываясь. Лодыжка еще побаливала после падения в саду. Пока он шел, все было в порядке, но, как только пытался ускориться, она тут же напоминала о себе. К счастью, до спасительного парка с его темным лесом оставалось не больше полутора сотен ярдов. В конце улицы Адам сбавил шаг и бросил взгляд через плечо. Чисто. Ни души. Спасен.
От парка его отделяла последняя широкая улица. Он посмотрел влево-вправо — нет ли машины. И увидел двух парней в рубашках с короткими рукавами. Они только что вышли из-за угла параллельного переулка и заметили его сразу.
Адам перелетел через дорогу и нырнул в темноту.
Кочки, неровности, корни, предательские ветки — не разбежишься. К тому же кроны пиний практически не пропускали лунный свет. Он упал. Поднялся. И почти сразу упал еще раз. Второе падение закончилось в неглубокой сухой канаве. Преследователи приближались сзади, перебрасываясь короткими фразами. У них было важное преимущество — они знали парк.
Адам сменил тактику и двинулся влево, пригнувшись, держа одну руку в кармане, чтобы не звякали монеты, и сжимая другой книгу. Книга мешала, но, с другой стороны, могла и пригодиться на крайний случай как метательное орудие.
Он всегда гордился тем, что не задерживался на спортплощадке сверх необходимого. Носиться по замерзшему полю или отбивать летящие в тебя мячики — такие развлечения никогда его не притягивали. Обычно он или прикидывался больным, или демонстрировал вопиющее незнание правил — что угодно, лишь бы заслужить право быть изгнанным с поля и оказаться вне игры. Игры? Да разве ж это игра! Умерщвление плоти. Ну ладно, теннис стерпеть еще можно. Особенно парный. Там хотя бы можно занять позицию у сетки и отмахиваться от всего, что летит в твою сторону. Теннис, но никак не все остальное и в особенности то, что требует сверхусилий, напряжения, стойкости и выносливости.
Теперь все те уничижительные комментарии звучали циничными насмешками. Легкие жадно втягивали теплый ночной воздух, пульс бился в ушах, а ноги как будто принадлежали кому-то другому. Его поддерживал только страх. Страх, подобного которому Адам никогда не испытывал. Разве что в кошмарах. От этого страха по плечам и бедрам разбегались мурашки. Беги или встань и бейся — этот сигнал посылало тело. Выбор простой и нелегкий.
В конце концов сил не осталось, и ему пришлось остановиться. Он упал в какие-то кусты, вжался лицом в песок и принялся шарить по земле, пытаясь найти более подходящее оружие, чем книга по скульптуре эпохи Ренессанса. Все инстинкты обострились, а тело, которое только что подвело, теперь изо всех сил старалось помочь: отрегулировать сбившееся дыхание и настроить слух.
Сначала Адам не слышал ничего, кроме монотонного гула проносящихся вдалеке машин. Это было на руку, потому что передвигаться бесшумно по парку, усыпанному ветками и иголками, невозможно. Похоже, ему все-таки удалось ускользнуть от них. Он подождал пять минут, потом еще столько же — на всякий случай — и осторожно вылез из укрытия.
Скрытность, осторожность — это был его стиль. Пауза пошла на пользу. Безрассудная, слепая паника
