завершив последний обход.
Пальцы пробежали по надписи на каменной скамье:
Вот каким нужно быть, чтобы избежать наказания.
Туман в голове рассеялся, и новая картина явилась ему в полной ясности.
Маурицио точно знал, что гость побывал на верхнем этаже, потому что ему рассказала об этом Мария. Он мог предположить далее, что Адам обнаружил след от пули в деревянном полу, и понял его ключевую важность в выстраивании обвинения против убийцы. Вытащи штырь из оси, и колесо свалится само. Чтобы дело развалилось, Маурицио было достаточно убрать главную улику, тот штырь, который удерживал колесо.
Игра для Маурицио не закончилась, он все еще не вышел из роли. Если не считать убийство, что еще он может сделать, чтобы избавиться от подозрений? О раскаянии речь не шла, не было даже намека на то, чтобы признать свою вину.
Человек невиновный к обеду бы не пришел. Оскорбленный брошенными в лицо обвинениями, он презрительно игнорировал бы обидчика в его последний день на вилле Доччи.
Адам ждал с наживкой наготове и, как только случай представился, забросил крючок. Сделал он это в подвале, куда Маурицио спустился, чтобы выбрать вино для обеда, и куда секундой позже последовал за ним Адам.
Маурицио обернулся:
— Опять ты?
— У меня еще остался один вопрос.
— Не надо.
— Что случилось с пистолетом?
— Каким пистолетом?
— Тем, что принадлежал Эмилио.
— Его уничтожил мой отец.
— Правда?
— Так он сказал.
— Вы видели, как он это сделал?
Адам не боялся наступать — виноватый всегда предпочитает защищаться. Так случилось и теперь. Маурицио осмотрел этикетку на пыльной бутылке и двинулся к двери.
— Нам пора, — бесстрастно сказал он. — Моя мать ждет нас к обеду.
— Она знает, что стало с пистолетом. И с пулями, что вынули из тела.
Человек невиновный просто вышел бы — Маурицио же остановился у выхода и повернулся.
— Верно, он вынул пули. Они замурованы в стену, за дощечкой в часовне, вместе с пистолетом. Ваша мать считает, что так мог поступить только безумец. Думаю, он все знал. Думаю, он сразу все вычислил.
В глазах Маурицио не отразилось ничего, они так и остались двумя колодцами теней в тусклом свете свисающей с потолка лампочки.
— Вы сказали, что ничего не сделали. А он сделал. Не тогда, потом. Он оставил все ключи. И оставил доказательство. — Адам помолчал — возражений не последовало. — Не верите — спросите у вашей матери.
— Я тебе верю, — не повышая голоса, сказал Маурицио. — Если она сказала, что они там, значит, они там. Но какое мне до них дело? Мне важно одно: чтобы ты поскорее отсюда убрался.
Обед, как нетрудно догадаться, стал настоящим адом. Хуже всего было внезапное прощание с Антонеллой, которая определенно ждала от вечера большего. Но что он мог сделать? Выбирать уже не приходилось. Едва Маурицио поднялся из-за стола и сказал, что уходит к себе, Адам тоже объявил, что ложится спать. В этом не было ничего странного, учитывая его состояние, но изобразить эмоциональное расставание трудно, когда мысли заняты совсем другим.
Они поцеловались у ее машины, договорившись писать друг другу, и на том все кончилось — она ушла.
Глава 30
Это звучало уже само по себе, как отпечатавшаяся в мозгу и сводящая с ума мантра. Он выколачивал ее из головы, но через несколько минут она как-то пробиралась туда снова.
Три часа он боролся с ней и теперь не просто устал, а дошел до предела. Все болело. Действие аспирина заканчивалось, и худшее было еще впереди, хотя он и сидел в крохотной нише за алтарем.
Выбравшись из убежища, он растянулся на каменном полу, вытянув руки вдоль туловища. В какой-то момент ему вдруг пришло в голову, что он здесь не один, что где-то поблизости в такой же, как он, позе лежат Флора и Эмилио. От этой мысли стало немного легче.
Вверху, едва различимый в слабом свете свечи, проступал потолок — неясная мешанина балок и поперечин. Он представил, как это строилось: рабочие на высоких деревянных лесах, стук молотков и голубой купол летнего неба над всеми.
Представляя это, он закрыл глаза, почувствовал, что уходит в дрему, и сел, прислонившись спиной к алтарю и подтянув колени к груди.
А если он уже приходил и ушел? Если заметил лежащую на земле лестницу — Адам оттолкнул ее, когда забрался в окно. Маневр, конечно, неуклюжий, но ничего лучше придумать не получилось. Вряд ли Маурицио стал бы заходить в часовню, если бы дверь осталась открытой или он не нашел бы ключ на обычном месте под камнем.
Отчаянно хотелось курить. Он уже не помнил, когда последний раз так долго обходился без сигареты. В Кембриджском художественном театре ставили «Гедду Габлер» Ибсена. Спектакль длился более трех часов без перерыва, но там хотя бы была та приятная блондинка из Ньюхема, игравшая Гедду. Как же ее звали? У нее еще был брат в Корпус-Кристи с родимым пятном цвета бордо на шее.
Его разбудил скрип. Знакомый протестующий скрип старого замка. Адам выпрямился, напрягся, прислушался. Коротко пискнули петли. И потом шепот…
Не один! Он пришел не один. Привел с собой кого-то. Собаку. Пес сразу завозился, принюхался…
Плохо. Очень плохо.
Мужской голос прошипел команду, и пес вернулся к хозяину. Но надолго ли? Луч фонарика прошил темноту, пробежался по стенам, полу… От алтаря метнулась длинная тень.
Адам съежился. Он проник в часовню не через дверь, так что его следа у порога нет, и собака — молодая, любознательная, игривая колли — ничего не почует, если только ее не отпустят. Сама по себе колли была не страшна, это же не дог. Адам помнил, как удивился, узнав, что Маурицио и Кьяра не хотят заводить породистого, хорошо обученного пса.
Еще один звук, теперь уже слева. Кто-то положил на пол сумку с инструментами. Что-то звякнуло. И тишина. Потом новый звук — негромкое постукивание. Похоже, Маурицио пытается снять табличку.
