кровности'. Видимо, что-то в этом же стиле он сказал при личном знакомстве и Иосифу. Вернувшись из Парижа, Иосиф раздраженно упомянул подобные разговоры и впредь моих восторгов по поводу новых стихов Кублановского не разделял. Тогда он и написал вымученное послесловие к новому, большому сборнику, которое я уже упоминал: '.. судьба не без умысла поместила этого поэта между Клюевым и Кюхельбекером…'
Кублановский жил в Париже очень бедно, хотя и не совсем нищенски, как иные эмигранты. Ирина Алексеевна Иловайская, некогда и моя благодетельница, устроила ему квартиренку в Пасси — две комнаты общей площадью с простыню. Однажды летом 83-го года Юра привел меня с Юзом туда в заключение длинной веселой прогулки по городу. Мы буквально еле втиснулись втроем в переднюю комнатушку, вход в которую был прямо с лестничной площадки. В заднем наперстке болела Юрина подруга. Передняя была и кухней — раковина, газовые горелки. Столик был туда еще втиснут и над столиком книжная полка. На книжной полке стояло томов десять, вышедших к тому времени в YMCA-Press, собрания сочинений Солженицына. Казалось, что солидные коричневые книги занимали треть пространства. Юра объяснил: он в письме Солженицыну пожаловался на свое бедственное положение. Солженицын прислал ему подписной купон, чтобы он мог получать собрание сочинений в издательстве бесплатно. Бродский просто делился с ним деньгами.
Зато Солженицын значительно пристальнее, чем Бродский, читал его стихи. Юра показал мне страницы из солженицынского письма. Оно меня поразило. В книге 'С последним солнцем' больше двухсот стихотворений, и вот Солженицын, помимо общих замечаний, переписал бисерным почерком почти все оглавление и поставил плюсики и минусики — отметки. Минусов было очень мало, но по два, даже кажется, по три плюса встречалось нередко. Из критических замечаний запомнилось одно. Солженицын оценил как неудачное выражение 'о'кей' в строке, обращенной к друзьям на родине: '.. всё ли о'кей, мужики?' Именование юных героев Белой армии 'пацанами', особенно имея в виду похабную идишскую этимологию этого слова, Солженицыну тоже, думаю, не понравилось, но по мне как раз свободный живой язык лучших стихов Кублановского пленителен, как, например, в одном недавнем апокалиптическом стихотворении:
Сели мы с пацанами
……………………….
А за окном цунами.
Обрывки разговоров
'Обрывки' — в прямом смысле слова, клочки бумаги с каракулями. От работы журналистом в молодости у меня осталась привычка, разговаривая по телефону, записывать, конспектировать разговор. Начиная с 80-х годов мы виделись с Иосифом все реже и все больше общались по телефону. После его смерти я просмотрел свои старые календари и блокноты и повыдирал из них то, что относилось к нашим разговорам. Беда в том, что на одних бумажках запись настолько конспективная, что я не помню, к чему относятся слова 'месть античности', что значит 'ворота поворачиваются в профиль' или 'оправданный получал тот же срок, что и осужденный'. А в иных случаях вообще не могу разобрать, что накорябал. Но есть и вполне разборчивые, осмысленные. Я перепечатываю их здесь просто в хронологическом порядке, исключая те, что могут обидеть людей, ныне здравствующих. Прямые цитаты из речи Иосифа даны в кавычках, конъектуры и мои пояснения в квадратных скобках.
Иосиф сказал, что написал 'стихотворение про берговскую дачу' ('Келломяки').
'Рэндом Хаус' выпускает в переводе роман Лимонова 'Это я, Эдичка'. Иосифа попросили написать blurb (короткое похвальное высказывание, которое печатается на суперобложке). Он предложил: 'Это написано Смердяковым, который предпочел перо петле'.
Иосиф позвонил, вернувшись из Европы. Был в Венеции, Женеве, Париже. В Париже познакомился с Кублановским. 'Человек хороший и поэт. Напомнил тебя в момент приезда [на Запад]. Голова на плечах — нормальный'. Кублановский: 'Вы не верите в богочеловека?' Иосиф: 'Я не понимаю, почему только один [богочеловек]'. — 'Потому что Сын Божий'. — 'Почему только один сын?'
Кублановский 'очень много грустного порассказал. Картина убийственная. После трех дней [разговоров] пришел к Веронике наверх [комнатка в мансарде, где он иногда останавливался] и впервые в жизни ощутил [желание, чтобы мне сделали] операцию, чтобы это перестало быть частью меня. Реставрация николаевской России, православие, трон. У истории, как и у ее объектов, особенно у большой страны, чрезвычайно малый выбор возможностей. Приспособление одних к другим, консолидация всех сил. КГБ не очень против религии… Русскому человеку всегда хочется Иосифа Виссарионовича, а если он [Иосиф Виссарионович] невидимый, то и вовсе хорошо. Человек обращается к религии не по соображениям метафизическим (исключено), а в [поисках] духовного командира'.
Еще из разговоров с Кублановским. 'Клуб литераторов в Ленинграде. поддерживается КГБ. Кривулин, Охапкин, Шварц — все туда ходят. [Кривулин: ] 'Товарищи из Большого Дома сказали мне, что восьмидесятые годы будут расцветом русской литературы''.
'Кублановского перед отъездом вызывали в КГБ. [Спрашивали, чем он собирается заниматься в Париже.] 'Буду писать'. — 'Куда?' — 'В Русскую Мысль'. — 'Почему?' — 'Ну, самая старая газета…' — 'Лучше в Синтаксис. У них умеренная политическая платформа'. И дают адрес'.
'Написал несколько стихотворений, статью про Уолкотта. Я как Киплинг навыворот — ему платили фунт за строчку, а мне наоборот'. Этой шутки Иосифа я не понимаю, но вроде бы записано правильно. Потом разговор свернул на Достоевского.
'Федор Михайлович всегда селился в угловых квартирах. Когда тебя приходят забирать, то видишь, что на улице что-то происходит'.
'Пасха была детский праздник, как елка в наше время' [в связи с Достоевским?].
Говорил по телефону с Рейном. 'Межиров и Евтушенко уговорили Женьку написать письмо Кузнецову [с просьбой помочь в издании сборника стихов; Ф. Кузнецов был в то время начальником в Союзе писателей, незадолго до того он сыграл гнусную роль в расправе над участниками неподцензурного альманаха 'Метрополь']. Женька пришел с письмом, Кузнецов прочитал и бросил на пол. [Иосиф: ] Письмо упало и разбилось?'
'Разговаривал с иезуитом из [нрзб] колледжа. Установка церкви: коли зло восторжествовало, то задача церкви — выжить. Дать человечеству пройти сквозь это. [Способы выживания: ] компромисс, приспособление, подпольная церковь'.J
В связи с 'Синтаксисом' № 10, где Найман напечатал что-то о Пушкине. 'Что привлекательно в Пушкине для русского человека — это его негрскость. Смотришь на портрет — ни на кого не похож. Дуэль, бабы — [это вызывает] смутный интерес. Да еще и жалко. Действительно, жалко невероятно'.
'Пентаметр в английской поэзии на сегодня заместил четырехстопный [ямб]. Замена произошла психологическая — засилье нерифмованного пятистопника'. На мои слова о том, что, читая Йейтса, мне кажется, что он иногда сбивается с размера: 'Йейтс плохо слышал. [Но вообще] эти колебания приемлемы своего рода гармония. [Но] переводчик не должен себе этого позволять'. Тут уже Иосиф переходит на своих переводчиков. 'Они больше всего боятся механистичности речи. [Создают] искусственные шероховатости, к сожалению, [для них] уже естественные. Питер Вирек мне говорит: 'Иосиф, у вас есть опасность метронома'. — 'Я лучше буду привлекать этим, чем его отсутствием'. [Снова о Йейтсе.] У него есть гомерические и дантовские моменты сюжетного порядка. Но он лирик. [А у критиков] интерес к сюжету, а не
