непривычно злой и пахнущий спиртом. Не дослушав до конца, он попросил принести тетрадку и начал небрежно листать. Затаив дыхание, девочка, ждала вопросов, как же капитан Парассо и боцман теперь выберутся из подземелья, или что теперь будет делать Паола, которая только что сбежала из крепости на Озере Снов. Однако, отец молчал и хмурился, напряжённо потирая правую бровь. Потом натянул сапоги и быстро вышел. Заподозрив неладное, Вета бросилась следом, но было слишком поздно: когда она спустилась во двор, из ржавой бочки вовсю валил дым, несло бензином и мёртвыми сказками. Ветер рвал сизые нити, унося далёкую страну Виноградарей ввысь, в равнодушную фиолетовую небыль.
— Папа! Папа! Что ты наделал! Там же Элано! Гуро и Паола!
Отец сплюнул, последний раз затянулся, отбросил папиросу, придавив её останки подошвой, и угрюмо обронил:
— Чтоб я такой погани больше не видел. Поняла? Чтоб моя дочь всякой херовиной бумагу портила… Чтоб смеялись все над ней… Да ни в жисть… Нормальным человеком будешь. Поняла?..
Пепел Таинственных Подземелий и жарких джунглей оседал на рябинах чёрным снегом. Мёртвые сказки пахли ядом и злобой. Не в силах больше смотреть на гибель мечт и фантазий, Вета горько заплакала и убежала в Дом. Он должен был помочь, Он должен был понять и дать сил пережить…
Отец больше никогда не увидел тетрадок. А сама Вета, сколько ни пыталась возродить погибших героев, так ничего и не удалось — выходили лишь куклы из папье-маше, неживые, послушные марионетки, будто в бочке сгорело нечто большее, чем просто бумага. Они остались жить лишь в её сердце за «газетной» дверью…
— Пришли, — неохотно прокомментировал Бертран и вдруг добавил, — ты прости, что я тебе тогда про отца сказал. Неправда это.
За спиной его на фоне безликих многоэтажек серели контуры стен остановки. На облезлых кусках штукатурки крупно чернели матерные слова, неприличные рисунки и замысловатые символы граффити. В правом углу в землю намертво вросли каменные ножки старой лавки, лишённой сиденья, в левом прела груда мусора из сигаретных пачек, окурков, бутылочных осколков и использованных презервативов.
Вета хотела сказать, что он не прав, что любви отца действительно не хватало, и что Сергей Павлович был ошибкой, и Бертран не такой, нет-нет, совсем не такой, как вдруг боковым зрением отметила слева жуткую гигантскую тень.
Обернулись они разом. Зыбкие контуры Чёрного Автобуса неприятно подрагивали, напоминая бока голодного хищника. Дверь с шипением отъехала, приглашая внутрь, и Вета отчётливо поняла, как сильно ей туда не хочется: обратного пути не будет.
— У нас нет выбора, — рука Бертрана тяжело опустилась на плечо. — Идём.
Кардинал шагнул во мглу проёма, и девушка поспешила следом: от страха почудилось, будто мужчину навеки поглотила тьма. В утробе монстра царил густой фиолетовый полумрак, по окнам ползли липкие свинцовые потёки. Иветта торопливо села рядом с Бертраном — кожаное сиденье податливо прогнулось. Дверь хлопнула, Автобус затрясся, словно в агонии и, низко взревев, куда-то рванул.
Девушка с ужасом обернулась по сторонам: адская машина была полна пассажиров, отдалённо напоминающих детей: маленькие, бледные, с чёрными губами и мёртвым, безразличным взглядом. Все они сидели неподвижно и апатично смотрели в одну точку, покачиваясь лишь на редких ухабах.
И вдруг ей почудилось, будто кресло под ней шевельнулось. Вне себя от ужаса, Иветта перевела взгляд на тёплое кожаное покрытие и слегка коснулась его кончиками пальцев.
«Оно дышит! Господибоже, оно, мать его, дышит!»
Ей стало дурно, и, если бы не шампанское, из горла вырвался бы истеричный вопль. Сейчас же сил хватило лишь прошептать:
— Бертран… Автобус… он живой…
— Сиди, — процедил кардинал, положив широкую ладонь ей на колено.
— Куда… куда мы едем? — еле выдавила девушка.
— На тот свет.
Глава 16
По ту сторону. Так держать, Бертран, так держать
Постигай порядок…
Постигай порядок -
Кто Святой отец…
Кто ни разу не жилец…
Кто разорвал кольцо…
Кто упал под колесо…
В аккурат всё сбудется…
Всё позабудется…
Всё образуется…
Вода играет…
Воск плывёт,
Дитя умирает,
Старичок поёт:
Сядь на лесенку,
Послушай песенку,
Сухого колодца,
Виноватого уродца…
Ниже кладбища…
Выше солнышка…
Ниже кладбища…
Выше солнышка
прыг — под землю!!
Скок — на облако!!
Прыг — под землю!!
Скок — на облако!!
Е. Летов, «Прыг-скок»
Чем дальше, чем больше в Автобусе пахло страхом и безнадёгой. Бертран вспомнил, как когда-то Он приезжал и за ним. Только тогда это был Чёрный Экипаж: гармошка крыши натянута на коляску, и там, внутри, настолько темно, что по спине пробежал нехороший холодок. Четвёрка вороных стояла смирно и не дышала, не цокала по мостовой, не всхрапывала и не мела бока хвостами. А на кoзлах никого не было.
Дверца призывно открылась, и прямо к деревянным башмакам мальчика, на камни брусчатки, разложились ступеньки лестницы. От страха он выронил яблоко, только что украденное с лотка, и убежал, грохоча подошвами по мостовой.
«Но, видно, от Судьбы не уйдёшь…»
Бертран смотрел на полупрозрачные детские лица и вспоминал себя в этом возрасте. Тогда он страстно мечтал узнать, какими были его родители. Мать представлялась красивой, улыбчивой и золотоволосой, отец — умным и решительным, с сильными руками и добрым советом. Сколько носов пришлось разбить приютским мальчишкам, доказывая кулаками, что его мать не портовая шлюха, а отец — не спившийся сутенёр. Он помнил их всех: Кривого Анри, Гнилого Пьера, Матье Прыща. Они любили подкрасться сзади, набросить на шею пояс и душить, а пока ты отчаянно пытался высвободиться, радостно пинали тощие бока. Помнил жестокосердую Мари в бородавках, надзирательницу, что обожала запирать детей в кладовке. Сколько ночей пришлось простоять в той тёмной и узкой, как гроб, темнице, наедине с
