— Трус! Вы даже не способны защититься и позвать полицию. Скорее соглашайтесь, чтобы вас убили. О, даже здесь... Проклятая жалость.
Он повернулся спиной и выбежал из комнаты.
Гуарнер стоял потрясенный. Невыносимая боль, прозвучавшая в словах юноши, так ошэломила его, что он едва понимал случившееся. И он бросился вслед за ним.
— Ради бога... Не уходите так... В таком состоянии вам нельзя выходить на улицу...
Громко хлопнула дверь, и он не успел досказать. Юноша уже ушел.
Когда в кабинет, привлеченная громкими голосами, вошла
горничная, старик, закрыв руками лпцо, рыдал как ребенок.
Четырехместный автомобиль, взятый Луисом напрокат, стоял на углу с включенным мотором, готовый отъехать в любую минуту. Со своего наблюдательного поста, посреди квартала, Ривера и Кортесар прекрасно видели и дверь, из которой должен был выйти их товарищ, и кузов дожидавшегося автомобиля. Они вели наблюдение. Только в случае крайней опасности им надлежало ввязаться и помочь Давиду.
Они уже ждали более получаса и усеяли весь тротуар окурками. Ривера прохаживался в сдвинутой назад шляпе, куря сигарету за сигаретой. Кортесар, стоявший ^оодаль, внимательно изучал витрину лавочки, уставленную оптическими товарами. Соседний магазинчик торговал дамским бельем, в дверях стояла продавщица и с увлечением смотрела на уличную толчею; под пепельно-сизым небом куда-то спешили парочки и одинокие прохожие.
В конце квартала у деревянной скамейки остановились два жандарма. Один — могучего сложения детина с пышными черными усами. Другой — низенького роста, коренастый. Послюнявив самокрутку, маленький жандарм наклонился к огню, который прикрывал ладонями великан.
— Думаешь, они будут здесь торчать? — тихо спросил Кортесар.
Рауль ничего не ответил. Испуганный вид приятеля, говорившего очень тихо, хотя поблизости никого не было, разозлил его. Он чуть было не обругал Кортесара, но сдержался.
Рауль посмотрел на часы. Секундная стрелка двигалась нестерпимо медленно: невероятно долго она обходила круг, и это значило, что прошла всего одна минута. Это было невыносимо.
«Свет распространяется со скоростью трехсот тысяч километров в секунду; а в одной минуте шестьдесят секунд... Триста помножить на шестьдесят». Уфф! Он никогда не был мастером решать задачи.
Жандармы продолжали курить, стоя у деревянной Скамьи. Они разговаривали с молодой женщиной, вышедшей погулять с малышом, на которого она смотрела влюбленными глазами.
— По всему видно,— сказал Кортесар,— они и не думают убираться отсюда.
Если Давида накроют при выходе из дома, жандармы окажутся некстати, и тогда придется стрелять.
— Да, торчат черти как вкопанные.
— Вот свиньи, покуривают себе, и хоть бы хны.
— Видно, устали.
— Гляди. Детина играет с малышом.
— Теперь только не хватает, чтоб начал кривляться: «Тю-тю, маленький, как ты поживаешь? Я полицейский. Смотри, какой я большой»,— засюсюкал Ривера тонким писклявым голосом.
— Вот увидишь, они еще усядутся рядом с этой кралей,— буркнул Кортесар.
— Погляди на нее. Как она ухмыляется: «Вы уж, пожалуйста, не обижайтесь на малютку, ему так нравится играть с полицейскими».
— А эти пистолеты настоящие? Да, пиф-паф, и мальчик готов.
— Теперь он уцепился полицейскому за ноги. Какая прелесть. Этот тип расставил ножищи, чтобы малыш мог пройти. Какой умненький мальчик. Бум. Бум. Еще раз.
— Ты только погляди на эту идиотку. «Я мама молодая. Мне только двадцать два года. В субботу мы водили его в кино, и он так разволновался. Теперь как увидит полицейского, хочет стрелять в него».
— Ха-ха! Я умираю. Ай! Малыш убил дядю. Пиф-паф!
— Взгляните, как смеется ребенок.
— Дерьмо, а не ребенок!
— Сукин сын!
Мрачно насупившись, смотрели они, как улыбалась мамаша и жандарм поднимал на руках ребенка.
— Если он промахнется, тогда мы влепим,—процедил Рауль.
— Влепим этому ангелочку.
— А влетит жандарму.
— Так ему и надо.
— Представляешь, как завопит мамаша? «Убийцы, убийцы, вы убили моего сыночка! Караул! Спасите! На помощь! Полиция!»
— Полиция перед вами, сеньора, и нечего вам орать, мы не глухие. Кроме того, мы никого не убивали. Этот паршивый мальчишка сам скапутился.
— А она, представляешь: «Мой сын паршивый?! Да вы сами паршивцы. Вот вам! Вот вам!»
— Ах, как больно, ах, как больно!
Они нервно рассмеялись, и проходившая мимо женщина недоуменно посмотрела на них. «Где Давид?» Они снова взглянули на часы. Было без пяти двенадцать.
— Он уже полчаса торчит там,— сказал Кортесар.— Непонятно, что он там делает.
— Может быть, к старикану пришел еще кто-нибудь. Не волнуйся раньше времени.
— Старикану немного осталось... В конце концов он уже пожил свое. Не так ли?
Рауль подавил нервный зевок. Рука в кармане судорожно сдавила рукоятку револьвера.
— Все старики эгоисты. Не убрать их вовремя, сами никогда не уступят дороги.
— Страной правят одни старикашки. Они эксплуатируют нас.
«— Мы могли бы заставить их работать.
— Киркой и лопатой. *
— Если мы разделаемся с ними, наследники будут нам благодарны.
— Вот именно. Мы даже могли бы потребовать у них участия в прибылях.
— Послушайте, сеньора! Мы только что отправили на тот свет вашего дедушку. Вы нас за это отблагодарите?
— Разумеется! Все, что вам будет угодно. По правде сказать, вы нам оказали большую услугу. Бедняжка уже становился нам в тягость!
— Вдобавок от него так скверно пахло. Все старики перед смертью невыносимо воняют.
На миг они прервали представление.
— Гляди! — крикнул Рауль, указывая в сторону, где стояли жандармы.— Они смотались.
— Не может быть!
— Убрались трепаться в другое место.
— По-моему, они пронюхали об опасности.
— Мы бы разделались с ними в первую очередь,
— Проклятые трусы. Смылись.
— Да еще поджав хвост.
Не зная, что сказать друг другу, они, однако, чувствовали непреодолимую потребность говорить. Они словно старались оправдаться, найти какую-то отдушину, подготовить для себя отступление.
— Погляди-ка, привратница опять подметает парадное! Сколько раз в день она это делает?
— Откуда я знаю! Есть люди, которые не могут ни минуты сидеть спокойно, Подавай им работу.
— Похоже, у этой проклятой старухи пляска святого Витта.
Вдалеке на башенных часах пробило три четверти: должно
быть, они спешили. Их часы показывали только без двадцати двенадцать. Кортесар, не в силах больше терпеть, повернулся к Раулю.
— Ты не думаешь, что с ним что-нибудь случилось? Ведь он уже давно должен был выйти.
