Гречанка Арина — дочь никейского императора и с недавних пор (году еще не минуло, как сыграли свадьбу) супруга ищерского князя — изумленно воззрилась на Тимофея. Внимательно осмотрела с ног до головы. Хмурый Угрим уставился на жену тяжелым недовольным взглядом. Как рогатиной припер.
Сердце Тимофея вдруг заныло. Всегда ныло, подлое, при виде красавицы княгинюшки. Хоть и нельзя так, хоть и не должно. Не свободная девка ведь. И ему не ровня. Разумом-то Тимофей все понимал прекрасно, а кровь все равно бурлила, как у отрока безусого. Сколько раз уж пенял себе: на чужой кусок не разевай роток. Сколько раз слово сам себе давал: совладать с недозволительными чувствами. И не мог. Впрочем, не он один.
Имелось у Тимофея стойкое подозрение, что по княгине втайне сохнут многие дружинники. Вон хоть бы тот же Ермолай… Ишь, как глазки-то заблестели! А на круглом рябом лице расползается улыбка — глупее некуда. Невесть в какие тенета ловила иноземная краса гречанки суровые сердца ищерских воинов, невесть каким магнитом тянула к себе мужские помыслы. Ох, не зря, наверное, говорят люди, что у волхва и жена — ворожея.
Княгиня приветливо улыбнулась Тимофею. Озорной огонек понимания блеснул в карих глазах под изгибом черных бровей. Арина словно прочла сокровенные мысли княжеского сотника:
— Здравствуй, Тимофей! Вернулся уже? Я и не заметила как. А ведь почитай целыми днями сижу в тереме у окошка. Из-под земли тебя князь вывел, что ли?
Княгиня бросила быстрый взгляд в темноту за спиной Тимофея.
Тимофей чувствовал себя почти счастливым. Примечен, значит, темными очами, помнит о нем Арина. Впрочем, и прежде он частенько ловил на себе благосклонные взгляды княгини. Хотя чего уж там… Следует признать — не только на себе. Гречанка была любезна и в меру ласкова со всеми. Может, потому и любили никейскую царевну в ищерском Острожце?
Тимофей, залюбовавшись чужой женой, в очередной раз изумился: надо же, такая красавица — и замужем за таким… Он мельком покосился на князя-горбуна.
— Быстро же ты обернулся, — без умолку щебетала Арина. — Ну и как посольство прошло? Все ли хорошо сладилось? А каков он, латинянский император? А тяжко ли с татарами-сыроядцами жить? А правду ли говорят, что…
Тимофей не вникал в слова. Он просто слушал, не слыша. Речь княгини звенела серебряными бубенчиками, лилась прозрачным ручейком… Тимофей ничуть не противился бы, если б это продолжалось подольше.
Угрим был против.
— В чем дело, Арина? — холодно спросил князь-волхв. — Зачем ты здесь?
Княгиня пожала плечиком. Скорчила потешную жалобную рожицу:
— Пытаюсь хоть чем-то себя занять, Угримушка. Чужие секреты — это ведь лучшее средство от скуки. Особенно мужние секреты. Особенно если супруг любезный вдруг уходит невесть куда и зачем, да еще и стражу за собой ставит.
— Тебе здесь делать нечего, — сухо промолвил князь. — Ступай в терем, Арина. И впредь в подвалы не спускайся.
— Но, Угримушка, милый… — капризно надула губки Арина.
— Я сказал — ступай!
— Всегда так, — будто бы жалуясь или прося заступы, вновь подняла княгиня глаза на Тимофея. Насмешливые, впрочем, не просящие.
— Ар-р-рина! — раскатисто рыкнул князь, взбешенный уже не на шутку.
— Ну и ладно!
С обиженным видом княгиня скрылась за дверью.
Угрим вздохнул. Тимофей тоже перевел дух. По лицу Ермолая все еще блуждала растерянно- глуповатая улыбка.
— Чего встал столбом?! — обрушился на него князь. — Пшел вон, ротозей! И чтоб больше с поста ни ногой! Еще раз впустишь сюда кого — высечь велю! Нет, голову с плеч сниму! Понял меня?!
Блажная улыбочка вмиг сошла с рябого лица. Ермолай поспешил к выходу. Еще бы! Ищерский князь- волхв слов на ветер не бросал. Если пригрозил голову снять — сделает.
Выскочивший из подвала дружинник притворил за собой дверь поплотнее. Угрим бросил на Тимофея хмурый взгляд.
— И ты тоже хорош! Пялишься на княгиню — только что слюни не пускаешь.
Тимофей опустил глаза, чувствуя, как пылают щеки. Ну, точно будто у юнца. Давненько с ним не случалось такого.
— Ох, Тимофей-Тимофей! — проворчал Угрим. — Уж кому-кому, а тебе-то не следовало бы заглядываться на Арину.
— Княже! — вскинулся Тимофей. — Да как можно! Я ж вовсе не…
Угрим отмахнулся от него, будто от назойливой мухи, кружащей над наваристыми щами.
— Мне-то не лги, коли себе привык. Тебя я вижу насквозь. И тебя, и прочих дружинников. Думаешь, зря я Арину от вас в тереме целыми днями прячу? Думаешь, нужно оно мне, чтоб верные гриди при виде княгини в болванов тупых превращались?
— Княже!..
Властный взмах княжеской руки прервал возражения. Которых, в общем-то, и не было по большому счету.
— Да, Тимофей, тебя и прочих я вижу хорошо, — в какой-то глухой отрешенности, но твердо и весомо повторил князь. — А вот Арину — нет. Неведомо мне, что у нее на уме. Эвон ведь какая штука!
Угрим говорил будто бы сам с собой. Тимофей выжидал, не смея встревать в странные княжеские рассуждения. Впрочем, рассуждения уже сменились наставлением. И притом весьма неожиданным.
— Опасайся Арины, Тимофей, — глянул на него Угрим таким взглядом, от которого вдруг сделалось не по себе. — Особенно бойся глаз ее ведьмаческих. Та ведь еще ворожея! Слыхал небось, что гречанка сведуща в заморской волшбе?
Тимофей осторожно кивнул. Всякое говорили. Но всякому ли нужно верить?
— То-то же, — неопределенно протянул Угрим. — Кто знает, на что способно ее чародейство…
— А ты, княже? — решился спросить Тимофей. — Ты тоже не знаешь?
Угрим пожал плечами. Хмыкнул.
— Что тебе сказать, Тимофей? Порой кажется, что знаю. Порой — что нет… В полную силу при мне она никогда не колдовала.
Тимофей ощущал нарастающую неловкость и не понимал, к чему клонит князь. А Угрим говорил, не останавливался. И опять неясно — с собой ли говорил князь? С ним ли?
— Арина, может быть, и не столь умела в волховстве, как я, но все же достаточно сильна, чтобы укрыть от меня свои помыслы. Ставить крепкую колдовскую защиту — в этом княгиня большая мастерица.
Восхищение, но какое-то особенное, взмешанное на тревоге и беспокойстве, а потому малопонятное Тимофею, прозвучало в словах Угрима.
— Разве нельзя заставить ее открыться? — удивленно спросил Тимофей.
Угрим усмехнулся:
— «Заставить» — это слово не для кудесников и ворожей. Чародея, не желающего открывать своих мыслей, не запытать и не запугать, ибо чары способны облегчить любую боль и подавить любой страх. Чары ломаются только чарами.
Тимофей смутился:
— Вообще-то я не то совсем хотел сказать. Я не про пытки и не про страх. Если просто спросить княгиню напрямую, а, княже? О том, что она скрывает. Если вообще скрывает.
— Просто спросить? — снисходительно улыбнулся Угрим.
— Ну… Обычно люди так и поступают, — пожал плечами Тимофей.
— Обычные люди — да. И обычные люди обманываются. Обычно… С волхвами такое происходит редко. Именно потому, что волхвы не доверяют словам. Разве можно знать наверняка, что тебе откроет правду тот, чью суть ты не можешь познать без слов?
