Маульпа заметалась на месте, растерянно рассматривая наступающих людей оставшимися двумя передними глазами. Никогда ей еще не приходилось оказаться в роли жертвы. Один слуга не выдержал, атаковав мохнатую лапу чудовища раньше времени. И тут же поплатился за это. Рука с саблей прошла мимо лапы, высоко взметнувшейся из песка. Эта же лапа резка опустилась, пробив грудь караванщика.
— Возьми его саблю! — заорал Вашти в сторону ближайшего к убитому слуги.
— Все вместе! — скомандовал Конан и ринулся на правую клешню маульпы, на ходу обрубая щупальце. Караванщики наскочили на чудовище. Острые лезвия ударились в толстый панцирь, скользнули по бронированным лапам. Но два кофийских меча все-таки достигли цели. Маульпа лишилась одной из восьми лап и получила чувствительную рану под панцирь. Животное резко метнулось в сторону, подальше от боли, сбивая с ног троих караванщиков.
— Встать! — закричал киммериец, прыгая на клешню. — Если мы выпустим эту тварь на простор, нам конец. Сомкнуть ряды!
Двое сбитых слуг быстро вскочили, перекатами уходя от ног затравленного животного. Третий же замешкался на мгновение. Острая лапа тут же отделила его голову от туловища. Конан оседлал клешню и принялся изо всех сил бить по ней мечом. На пятом ударе прочное покрытие дало трещину. Маульпа дернула клешней, пытаясь сбросить врага, но ноги киммерийца не зря вздулись огромными узлами мышц. Тогда чудовище попробовало открыть клешню. И Конан тут же этим воспользовался. Меч рубанул в открывшуюся прорезь сустава. Чудовище лишилось подвижной части клешни.
Короткий свист над ухом киммерийца заставил его пригнуться. Одна стрела попала прямо в правый глаз чудовищу. Две другие исчезли в пасти. Движения маульпы принимали все более беспорядочный характер. Но она и не думала сдаваться. Последний глаз безошибочно нашел лучников, и маульпа, собрав все силы, двинулась на стрелков.
— Ослепите ее! — орал Конан, примериваясь к суставу, крепящему клешню к туловищу. — Ослепите или погибнете!
Но лучники уже неспособны были причинить чудовищу вред. Их трясущиеся руки не могли даже наложить стрелы на тетиву.
— Бегите, кол вам в задницу! — закричал Вашти, выскакивая перед тварью. Но маульпа легко отбросила асира левой клешней, на которой уже висел Хапри, тщетно пытающийся добраться до незащищенных мест чудовища.
Киммериец ударил, вложив в этот порыв всю силу. Он немного не попал, но броня все равно поддалась, пропуская лезвие. Конан вместе с клешней, отрубленной у основания, упал под ноги противнику. И тут же откатился с пути маульпы. Чудовище на миг замерло, удивленно осознавая потерю. Киммериец тем временем выхватил у ближайшего караванщика нож и, примерившись к балансу оружия стигийских мастеров, метнул. Короткая вспышка возвестила о попадании. Ослепленная маульпа замотала всем телом.
Два сноровистых слуги, обладатели кофийских мечей, воспользовались паникой твари и отрубили ей еще две лапы. Чудовище просело на левый бок, где осталась всего одна опора. Похрабревшие лучники вновь натянули луки и пустили стрелы в пасть чудовища.
Киммериец прокатился под щупальцем, яростно хлещущим песок, и вонзил меч прямо между огромных жвал. Прокрутил оружие. Маульпа жалобно завизжала, словно пришибленный пес. Левая клешня уже готова была раскроить Конану голову, когда Хапри таки добрался до сустава и, вставив в него саблю, подпрыгнул на ней. Песок обагрился кровью чудовища, такой же серой, как и у лепуг.
Удар кофийского меча, и маульпа лишилась последней левой лапы, осев на землю. Теперь она могла лишь вращаться на месте. Подскочил Вашти и отрубил второе щупальце маульпы, успевшее оставить на плече одного из лучников кровавый рубец.
— Всем отойти! — скомандовал киммериец, откатываясь от маульпы на безопасное расстояние.
Отплевываясь от песка, Конан внимательно следил за радостным отступлением караванщиков.
Маульпа забилась в агонии, дрожа всем телом на дергающихся лапах, до которых не добрались острые клинки караванщиков.
— Я еще жив? — услышал киммериец позади. Быстро обернулся.
Из земли на него смотрели округлившиеся глаза Амаля.
7
Фатих шел все медленнее. Солнце беспощадно разъедало кожу, угрожая превратить ее в пепел. Он не помнил, когда потерял платок, который обвязывал вокруг бритой головы. Последними каплями смочил бурдюк и накинул на макушку. Но и это мало помогало. Вода быстро испарилась, бурдюк нагрелся. Сын паромщика не раз бывал на подобной жаре. Но это не длилось больше дня. Фатих топтал ногами серый песок уже двое суток. Он думал, что сбился с пути, солнце же упорно настаивало на обратном. Да и звезды — словно сговорились. Все указывало сыну паромщика, что ноги ведут его в правильном направлении. Но время шло, а конца пути все не было видно. Иногда он видел воду. Много воды. И деревья. Красивые деревья с длинными разлапистыми листьями, дающими бесценную тень. Тогда Фатих забывал про усталость, про жажду. Он бежал, спотыкался, падал без сил подняться. Но вода манила его. Манила, чтобы обмануть. Мираж исчезал так же внезапно, как и появлялся. Затуманенный разум Фатиха еще долго заставлял руки разгребать песок, просеивать песчинки между пальцами. Но вода пропадала без следа, продолжая жить лишь в опустошенном сознании.
Фатих не знал, чем заслужил такую немилость судьбы, но где-то в душе он связывал свои невзгоды со смертью Талифа. Глупой, бессмысленной смертью. Веди сын паромщика мог повести друга и бывшего подельника обходным путем. Пусть это заняло бы на два дня больше. Пусть над Талифом бы нависала опасность быть пойманным стражей шикасского рудника, с которого он украл немного серебра. Но все же обходной путь давал много больше шансов на удачный побег. А кони бы значительно увеличили эти шансы. Но прошлого не вернуть, а настоящего не избежать.
Фатих упал, чувствуя, как испаряются остатки воли. Силы покинули его разбитое тело, высушенное солнцем и иссеченное песком. Ветер размеренно колыхал изорванную рубаху, не принося прохлады, а лишь открывая палящим лучам беззащитную кожу. Песок медленно, но уверенно засыпал путника, возводя очередной бархан-однодневку. Песчинки лезли Фатиху в нос, забивали рот и выедали глаза, а он лежал без движения, не в силах даже отмахнуться.
…Сын паромщика не понял, когда зародился этот странный звук. Словно целая стая грифонов одновременно хлопала крыльями, повторяя одно и то же движение в каждой птице. Затуманенное сознание Фатиха прислушалось к этому дивному звуку, зародив любопытство, но измученное тело осталось неподвижно лежать в жгучем песке.
Хлопки крыльев огромной птицы приближались. Теперь уже не осталось сомнений, что уши слышат не стаю дружных птиц, слитно машущих крыльями, а только одну. Но тут же хлопанье раздвоилось, выдавая вторую пару крыльев.
«Птица с четырьмя крыльями», — мысленно улыбнулся Фатих, толком не понимая причины своей радости.
Но он ошибся.
— Он уже умер или нет? — проскрипел кто-то неподалеку.
— Не знаю, дедушка, — отозвался другой голос. Более высокие интонации выдавали в говорившем юношу. — Сдох, похоже.
— По запаху не поймешь. Вроде — не воняет.
— Значит, успели вовремя, — довольно фыркнул молодой.
Фатих, несмотря на жару, покрылся холодным потом. Так не мог фыркнуть человек. Лишь огромное животное. Да и голоса звучали слишком громко. Такие звуки вряд ли способна воспроизвести человеческая глотка. Сын паромщика попытался открыть глаза, забыв, что лицо упирается в песок. В правый глаз тут же попали песчинки, заставляя Фатиха инстинктивно дернуться назад и быстро заморгать.
— Гляди-ка, очухался! — проскрипел старый голос, смешав в себе разочарование, уважение и
