Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927

l:href='#t_ms8415_221'>^*…
А Ке́ренский —
        спрятался,
            поп робуй
            &# 8195;    вымань его!
Задумывалась
      казачья башка.
И
 редели
      защитники Зимнего,
как зубья
      у гребешка.
И долго
   длилось
         это молчанье,
молчанье надежд
        и молчанье отчаянья.
А в Зимнем,
        в мягких мебеля́х
с бронзовыми вы́крутами,
сидят
     министры
      в меди блях,
и пахнет
      гладко выбритыми.
На них не глядят
        и их не слушают —
они
  у штыков в лесу.
Они
  упадут
     переспевшей грушею,
как только
     их
      потрясут.
Голос — редок.
Шепотом,
     знаками.
— Ке́ренский где-то? —
— Он?
   За казаками. —
И снова молча.
И только
      по̀д вечер:
— Где Прокопович? —
— Нет Прокоповича^*. —
А из-за Николаевского
чугунного моста́^*,
как смерть,
     глядит
        неласковая
Аврорьих
     башен
        сталь^*.
И вот
   высоко
      над воротником
поднялось
     лицо Коновалова^*.
Шум,
     который
      тек родником,
теперь
   прибоем наваливал.
Кто длинный такой?..
         Дотянуться смог!
По каждому
     из стекол
         удары палки.
Это —
   из трехдюймовок
шарахнули
     форты Петропавловки.
А поверху
     город
        как будто взорван:
бабахнула
     шестидюймовка Авророва.
И вот
   еще
     не успела она
рассыпаться,
      гулка и грозна, —
над Петропавловской
         взви́лся
            фо нарь,
восстанья
     условный знак.
— Долой!
     На приступ!
         Вперед!