приемлемом женском поведении.
— Очень мило, — нетерпеливо перебил его мистер Мур. — Однако вопрос остается без ответа: почему, коли в вас копится весь этот сокрытый гнев, вы решаете пойти и кого-нибудь родить, или стать повитухой, или похитить чужое дитя, чтобы заботиться о нем, как о своем собственном? Как-то не вижу я в этом никакого гнева.
— Мы и не утверждаем, что он там есть, Джон, — ответила ему мисс Говард. — Не на
— Ладно, — притопнул ногой мистер Мур, отчего коляска содрогнулась. — Только где тут, к бесам, должна вылезти вся эта муть со «злой богиней»?
— Позвольте мне привести вам еще один пример, Джон, — сказал доктор. — Представьте, что вы сами — такая женщина. Возможно, у вас были собственные дети, однако их не стало — болезнь ли унесла их, несчастный случай, или же виной тому стала череда несчастий по вашей вине или же нет, — но в результате вас охватывает уверенность, что у вас отобрали самое важное в этой жизни, в этом обществе. Вам осталось лишь ощущение собственной абсолютной никчемности. Так что вы ищете другие способы заботиться о малышах. И становитесь сестрой милосердия при родильном доме. Но что-то происходит — такое, что начинает угрожать вашей вновь обретенной первобытной функции. То, что приводит вас в такое бешенство, что вы начинаете ощущать себя, выражаясь словами Маркуса,
— И что это за «что-то»? — нервно поинтересовался мистер Мур, почувствовав, что теперь уж ответ должен быть близок.
Мы добрались до 23-й улицы и миновали старое обветшалое здание «Гранд-Опера» на северо- западном углу. Со стороны Восьмой авеню к стене была присобачена гигантская уродливая вывеска из электрических ламп, коими значился нынешний гвоздь сезона: ВОДЕВИЛЬ.
До меня донесся голос доктора:
— Ах, старая «Гранд»… — Интонация у него вышла такая, что я не разобрал, помянул ли он с любовью лучшие годы ее или просто подтрунивает над мистером Муром. — Какие изумительные представления здесь раньше давали…
— Крайцлер! — не выдержав, вскипел мистер Мур. —
Голос доктора оставался тих:
— Сара?
— Здесь может быть только одна причина, — отозвалась она. — Дети сопротивляются. Во всяком случае, с ее точки зрения. Она пытается окружить их заботой, а они ее не принимают. Плачут. Заболевают. Отвергают ее внимание вне зависимости от усилий, которые она в них вкладывает. И она считает, что это вина детей. Никак не иначе. Потому что в противном случае…
— Потому что в противном случае, — наконец подхватил мистер Мур, — ей придется признать, что она
— Учитывая воспитание, ею со всей вероятностью полученное, — ответил доктор, — был ли у нее выбор? В случае неудачи она вынуждена пробовать снова, еще усерднее, с другими детьми.
— Интересно, Джон, — резко добавила мисс Говард, — в полной ли мере представляешь ты себе, как тяжко, как невыносимо быть женщиной и признавать, что у тебя нет таланта к материнству, в этом обществе? В
Мистер Мур на минуту задумался; и когда заговорил вновь, изъяснялся он довольно неуклюже:
— Но… то есть, я хочу сказать… почему она
Я был уверен, что расслышал в этот миг щелчок взводимого курка «дерринджера»; но мисс Говард всего лишь прищелкнула языком. Вынужденный обернуться, я увидел, как все пораженно взирают на мистера Мура.
— Порою ты действительно бываешь невыносим, Джон, — бросила мисс Говард. — Какая дивная осведомленность: «Что с нею не так?» Да я просто обязана… — Она сжала было кулак, но доктор удержал ее руку.
— О, — вырвалось у мистера Мура несколько, что называется, покаянно. — Да. Конечно.
— Мы уже на 14-й улице, — возвестил Люциус, — всего в паре кварталов от Бетьюн.
Повернув на 14-й к западу и Гринвич-стрит, мы поехали мимо запертых складов района мясобоен, где кровавая вонь за много лет настолько впиталась в каждый булыжник мостовой, в каждое здание, что чувствовалась даже приятным и прохладным воскресным полуднем: не слишком добрый знак, учитывая что ожидало нас впереди. За перекрестком с Гринвич, в южной части Горацио-стрит строения, окружавшие нас, вновь сменились жилыми домами, некоторые — трех, а то и четырех этажей в высоту, другие, постарше, довольствовались двумя, но мансардные окна были чуть ли не с сами здания величиной. Кварталы тут были обсажены деревьями разных возрастов и размеров, и некоторые ветви нависали над проезжей частью, их концы обломаны проезжавшими экипажами и повозками.
Здесь мы принялись обсуждать стратегию, коей нам следовало бы придерживаться, достигнув дома № 39 по Бетьюн-стрит. Первым делом, по предложению доктора, я остановил Фредерика, соскочил и поднял верх коляски. Ввиду того, что стучаться в дверь дома Хантеров предстояло лишь части нашего отряда — иначе это выглядело бы довольно смехотворно, — оставшимся следовало по возможности не показываться никому на глаза. В коляске должны были остаться я и Сайрус, плюс кто-то третий; и, как мы выяснили, двинувшись дальше, похоже, единственным логичным выбором была мисс Говард. Все согласились, что возглавить отряд должны детектив-сержанты, а сопровождать их будет доктор: если Хантер и ее муж все еще проживают в доме № 39 и окажутся дома, Люциусу и Маркусу предпочтительнее держаться жесткой линии закона — при условии, что девочка Линаресов где-то в доме и ее сравнительно легко отыскать. А на случай, если вдруг понадобится медицинская помощь, доктор не замедлит ее оказать.
Если же выйдет так, что Хантеры проживают по этому адресу, но дома мы их
Поскольку четверым в коляске было никак не укрыться, к доктору и детектив-сержантам был отряжен и мистер Мур. Мисс Говард, заслышав, что в делегацию ее не берут, сперва надулась, однако доктор объяснил ей, что, учитывая наши предположения касательно сестры Хантер, присутствие другой женщины может только добавить лишних палок в колеса. А особенно — если помнить, чего та натерпелась от других сестер в «Родильном доме». Возразить на это мисс Говард было нечего, так что она смирилась. В утешение я сообщил ей, что намерен остановить коляску прямо у парадного крыльца: так даже из-под прикрытия мы все сможем наблюдать за развитием событий, когда и если Хантер выйдет навстречу остальным.
Как ни крути, вся операция выглядела проще некуда; и когда мы повернули с Гринвич на Бетьюн, где нашим взорам вновь открылись воды Гудзона, я даже задумался, так ли уж был необходим наш