печь прямого восстановления железа прекратилась подача кислорода якобы из-за неотложного ремонта трубопровода.
Накануне печь шла необычайно послушно, выдала металл такой высокой кондиции, что Антон даже заробел: «Не случайность ли на грани фантастики?» Подготовившись к проверке результата, а также к закреплению того хода печи, который и вызывал оторопь и до неверия радовал, Антон был взбешен, когда начальник кислородной станции уведомил его о том, что ППВЖ[14] временно снимается с питания.
Антон умолял Ергольского опротестовать внеплановый ремонт трубопровода или отложить хотя бы на три дня, но тот беззаботно позубоскалил над его экспериментальным рвением.
— Не метуситесь, Готовцев. Практика всего лишь повод для научных обобщений. На вашем месте я давно бы был доктором. Веселейте духом и обогащайте теорию сталеплавильных процессов новыми- страницами.
— Сервий Гальба правил после Нерона.
— Вот ученость!
— Мальчуганом он как-то приветствовал императора Августа. Август ущипнул его за щеку и сказал: «И ты, малютка, отведаешь моей власти».
— Иногда я думаю: вам надо было бы податься в историки.
— Вы принимаете меня за шпингалета Гальбу, а себя за Августа.
— Неудачное сопоставление.
— Скорее прозрачное предчувствие темных обстоятельств.
Антон позвонил главному энергетику Кухто, но тот, не выслушав его, сказал:
— Адресуйтесь к непосредственному начальству, — и повесил трубку.
Еще в разговоре с Ергольским у Антона возникло подозрение, что ремонт трубопровода затеян неспроста, в действительности он, может, и не нужен.
На кислородной станции он спросил дежурного слесаря, долго ли будет ремонтироваться «нитка», идущая на участок экспериментальной металлургии. Слесарь ответил, что вчера он осматривал «нитку», не обнаружил никаких неисправностей и сам диву дается, почему заставили ее перекрыть.
Антон уведомил об этом Касьянова. Хотя для Антона был непереносим простой печи, Касьянов все-таки убедил его чуточку повременить.
На следующий день во время селекторной летучке Касьянов спросил Кухто:
— Когда дадите кислород на УЭМ[15]?
— В конце недели.
— Долго.
— Кислородная коррозия, Марат Денисович, страшный бич.
— Бич?
— Верно, выразился я плоско. Надо сменить двадцать метров труб. Ищем, где раздобыть?
— Начальник кислородной станции, вы что скажете?
— Нечего добавить.
— Есть необходимость в замене труб?
— Товарищ Кухто распорядился.
— Я спрашиваю вас.
— Видимо.
— Отвечайте со всей определенностью.
— Главный энергетик...
Кухто бесцеремонно вломился в диалог между Касьяновым и начальником кислородной станции:
— Ты доложил, я отдал указание.
— Кондрат Матвеевич, я не к вам обращаюсь. Станция, жду конкретности.
— «Нитку» обследовал слесарь Брюквин.
— И что же?
— На основании его выводов решили ремонтировать.
— Нечего там ремонтировать.
— У ммы...
— Брюквин сказал, что удивляется, зачем велели перекрыть «нитку».
Раньше до Касьянова доходил слух, что Ергольский называл себя, Кухто и Фарникова триумвиратом и хвастал, проводя «исторические» параллели, что рано ли, поздно триумвиры выдвинут из себя директора, как некогда они выдвигали из себя императоров.
По их мнению, Касьянов — счастливчик, ветродуй, хват, монстр. Не лучшую «характеристику» они давали всем «иже с ним». Наречениса и Виктора Ситчикова из-за их молодости они называли не иначе, как желторотиками. Когда я, Инна Савина, попросила Кухто и Фарникова объяснить, как «монстру и иже с ним» удалось пересоздать «Двигатель» и ввести его в разряд передовых предприятий страны, они затверженно отвечали: все совершилось не б л а г о д а р я, а в о п р е к и — мобильный коллектив и, конечно, поддержка и повседневный контроль с в е р х у.
ЧЕТВЕРТОЕ СЦЕНАРНОЕ ВКЛЮЧЕНИЕ
ЗА НАТАЛЬЕЙ
Я немного верну вас ко дню возвращения Касьянова из столицы. Он хмурился. В нем улавливалось разочарование. Из потребности выговориться он решил съездить со мной на базу отдыха.
Мы отпустили автомобиль возле довольно крупной реки Белявы; в нее, через трубу, впадает Тихоня.
У причала стояло великое множество лодок, по преимуществу дюралек с подвесными зачехленными моторами. Чуть подальше течение водило заякоренные парусные и моторные яхты. Это был причал частников.
— Моторы не воруют? — спросила я.
— Держим сторожей, — ответил Касьянов.
Неподалеку находился заводской причал с мостками и спасательной вышкой, на которой маячила женщина с биноклем.
Плавучее царство Желтых Кувшинок привело меня в восхищение.
— Остаться бы здесь жить! Да еще вернуть бы молодость.
— Вы, Инна Андреевна, мегалополисное существо. Вне огромного города вы сгинете. Тут необходима психология водяного и русалки. У нас с Натальей именно этакая психология. Кроме того, Инна Андреевна, вам ведом секрет вечной молодости.
— Вы, кажется, отговариваете меня остаться? Боитесь?
— Я не забыл вашего тайного бегства в Ленинград.
— Вы злопамятный и плохо верите в изменяемость людей.
— Люди способны изменять и изменяться.
— И что еще страшней: перестают любить.
Разговор получился не из приятных, и мы надулись друг на друга.
Но когда сели в катер и Марат направил его вверх по реке, забыли сердиться.
Наше внимание привлек белый катер. За ним скользила девушка на водных лыжах, одетая в алую шапочку и тигровой расцветки купальник. Она влетела на трамплин, торчащий из воды, вознеслась в воздух, изящно парила над рекой, пестрым летучим крестом отражаясь в ней.
Наш и девушкин катер пронеслись мимо. Лыжница махнула Касьянову ладошкой и упала.
— Не будет засматриваться на чужого мужчину! — крикнула я.
— Кабы на мужчину... На директора.
— От моего взгляда шлепнулась.
— Сногсшибательный взгляд.
