Обычный поезд — страшен, как всадник из Апокалипсиса… И поэтому нарочитой беспомощностью звучит концовка стихотворения — беспомощный довод растерявшегося человека:
Ну, какое может быть крушенье,
Если столько в поезде народу?
Довод, никак не рассчитанный на то, чтобы кого-нибудь убедить, еще более обостряет ощущение роковой обреченности всего, что кругом, всего, от чего поэт отрекается, и всего, что любит. Символом своей судьбы, символом своей души Рубцов делает коня, везущего телегу по мостовым задушливого города. Он вообще не любил городов. Самые светлые строки его всегда посвящены полям и лесам Вологодчины, куда еще не успел добраться прогресс, для Рубцова тождественный удушающей атмосфере страшного тиранического государства.
В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Ферапонта
Что-то Божье в земной красоте…
Так пишет он о монастыре над Сиверским озером, храм которого расписал когда-то «небесно-земной Дионисий»…
Предчувствия поэтов порой — почти прозрения: не случайно писал Рубцов и о дуэли Лермонтова, и о горькой судьбе Есенина, и об убитом агентами сталинских властей Дмитрии Кедрине… Бескомпромиссность в принципе всегда обречена, Рубцов это чувствует:
Давно душа блуждать устала,
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю…
Выхода он не видит для того, кто так, как он, опоздал родиться:
Я не знаю, куда повернуть:
В тусклом свете блестя, гололедица
Для меня обозначила путь…
Пейзаж Рубцова почти всегда окрашен серыми струями дождя, бесконечного, безрассветного. Дождь олицетворяет все силы, враждебные душе.
А туча шла, гора горой,
Кричал пастух, металось стадо,
И только церковь под грозой
Молчала набожно и свято…
На реке Сухоне — 'много серой воды, много серого неба'. Как у Верлена, так и у Рубцова — дождь этот становится несносным, заливает душу, никуда не деться от него –
…картина
Такая — мы не видели грустней,
Безжизненная водная равнина,
И небо беспросветное над ней,
На кладбище затоплены могилы,
Видны еще оградные столбы,
Ворочаются, словно крокодилы,
Меж зарослей затопленных гробы..
Гробы — частицы того прошлого, которое для поэта и есть единственная реальность, но и они затоплены дождем. Век нынешний не пускает к векам минувшим, к векам, затопленным временем… Рубцов тянется в былое, зная, что найти его невозможно: 'мне не найти зеленые цветы!'
Счастливым я помню его только один раз. Когда я привёз его к руинам Изборска. — древней крепости в 30 километрах от Пскова. Был сентябрь, и стук яблок, падавших с ветвей от слабого ветерка, наполнял Колю радостью… И ещё тогда удивило меня то, что он вопреки своему литературному образу, ездить верхом почти не умел… На коня взбирался как-то вроде непривычно и неуверенно…
Рубцов — поэт осени, что для русских поэтов нередко, ещё от Пушкина повелось.
Осень Рубцова — это прежде всего плач по утрате связи с прошлыми временами; связи, которая не сама оборвалась — ведь ее и переехал своими колесами тот поезд, что 'перед самым, может быть, крушеньем', еще самонадеянно несется чёрт знает куда, лишь бы 'в п е р е д!' где этот самый 'перед' никто ведь не знает…
Не грандиозные космические замыслы, а просто:
От всех чудес всемирного потопа
Досталось нам безбрежное болото,
На сотни верст усыпанное клюквой,
Овеянное сказками и былью
Прошедших здесь крестьянских поколений.
А в стихотворении 'Жар-птица' на традиционный русский вопрос 'что делать?' Рубцов дает свой ответ, негромкий и смиренный, как и вся его поэзия:
А ты, говорит, полюби и жалей
И помни хотя бы родную окрестность,
Вот этот десяток холмов и полей…
Много ли надо человеку? И простыми, как всегда, словами Рубцов решает эту проблему для себя, только для себя, никому ничего не навязывая…
Снег летит — гляди и слушай!
Так вот, просто и хитро
Жизнь порой врачует душу -
Ну и ладно…И — добро…
=====
Посмертная популярность Николая Рубцова годах в восьмидесятых стала вдруг быстро расти. Кажется, на его имени и сейчас спекулируют разные казённые патриоты…
