Тем временем, с наступлением весны 1189 года, бывший иерусалимский король доказал свою удаль. Он предпринял в свой черед наступление и вместе с малочисленным войском, составленным из остатков армий, защищавших Святую землю, по большей части храмовников и госпитальеров, преуспел на поле боя. Ему удалось занять укрепленную высоту, которая называлась Тель-Фухар (то есть деревня Гончары), к востоку от Акры и напротив восточных городских ворот. Место и в самом деле было выбрано очень удачно. Хронисты называют его Тороном Рыцарей. Располагалось оно на месте древнего городища, в каких-нибудь 1200 метрах от города и порта, и господствовало над равниной. Ги со своими людьми удерживал его не один месяц, прикрывая отважные вылазки из-за стен Акры. Небольшие заливы и бухточки давали ему возможность получать подкрепление с моря. Мало-помалу Акра превращалась в цель всех тех, кто покушался на отвоевание Святой земли; в лагерь франков на холме и на стоянки в округе являлись все новые и новые пилигримы: датчане, фризы, фламандцы; прибыли и немногочисленные французы под знаменем Жака д'Авенского, доблесть которых не замедлила снискать им славу. Наконец явился и передовой отряд немецкой армии под командованием Людовика, ландграфа Тюрингии. Однако надежды на прибытие имперской армии сменились вскоре жестоким разочарованием. Воинство Саладина стремилось взять в кольцо позиции, занятые крестоносцами, так что осадная война мало-помалу перерождалась в своего рода войну окопную, а сами крестоносцы в несколько приемов превращались из осаждающих в осажденных, да еще и страдающих от голода.
Зимой 1190/91 года положение стало критическим: «Хлебец, которого не хватало для того, чтобы один-единственный человек наелся досыта, вздорожал до десяти су в анжуйской монете. Конское мясо превратилось в самое настоящее лакомство, а за меру пшеницы давали 200 безантов» (мера — такое количество пшеницы, которого хватало на разовый прокорм одной лошади). Некоторое время спустя положение поправилось и цена пшеницы понизилась до шести безантов за меру. Это случилось в начале февраля 1191 года, и положение спас архиепископ Солсберийский, собиравший средства для самых бедных крестоносцев. И вот, тремя днями спустя, пришел корабль и, прорвав блокаду, доставил груз пшеницы, вина и растительного масла, который немедленно был распределен среди воинов.
Сохранился длинный список погибших и умерших во время осады Акры. Среди них, в числе прочих, сама королева Иерусалимская Сивилла и двое ее сыновей, умерших ранее октября 1190 года. Поскольку права Ги Лузиньяна на королевство Иерусалимское основывались исключительно на правах его супруги — а сама Сивилла унаследовала их от своего сводного брата, Балдуина Прокаженного, — Конрад Монферратский задумал занять его место; вот почему он стал домогаться брака, который укрепил бы его притязания на наследство: он решил жениться на сестре Сивиллы, Изабелле. Однако тут возникло еще одно затруднение: Изабелла не только уже была замужем, но еще и страстно любила своего молодого мужа Онфруа де Торона, отличавшегося чрезвычайной красотой. Бароны обязались развести Изабеллу, чтобы выдать ее замуж за Конрада, отныне считавшегося вождем королевства, которое, правда, надо было еще отвоевать. Тем временем папа отлучил их от церкви. Среди крестоносцев события эти вызвали тревогу, и вскоре Конрад был наказан за свой нечестивый и дерзкий брак.
Ричард прибыл в ореоле славы недавних подвигов, и это должно было поднять дух разношерстного войска, утомленного непрекращающейся осадой, в ходе которой мало-помалу стиралось различие между осаждавшими и осажденными, поскольку армия Саладина окружала холмы, удерживавшиеся арьергардом армии, намеревавшейся, в свою очередь, захватить Акру. Приходилось считаться и с запутанными иерархическими отношениями: воины должны были хранить верность не только сеньору, но и его вассалам. Все хотели восстановить в правах короля Иерусалимского, но кто отныне должен был считаться королем? Ги Лузиньян сброшен со счетов, Онфруа де Торон отвергнут, Конрад Монферратский проявил себя беспринципным честолюбцем. Полнейшее смущение и путаница царили в рядах крестоносцев.
Ричард также был включен в число возможных претендентов на иерусалимскую корону. Сразу же по прибытии ему пришлось принять делегации: от пизанцев и генуэзцев. И те и другие прежде всего были судовладельцами и купцами. Они знали, что город святого Иоанна Акрского намерен вновь сделаться «франкским»; а свой интерес и первостепенную заботу видели в сохранении лавок и меняльных контор и обеспечении свободы торговли. Пизанцы считали, что у них есть особые права: их эскадра, вместе с архиепископом Убальдо, прибыла из Пизы еще прежде весны 1189 года и приняла участие в первых сражениях за Акру Ги Лузиньяна. Король Англии согласился принять обеты верности от пизанцев. Генуэзцев же, которые присягнули в верности королю Франции и маркизу Конраду, он отверг. Впрочем, впоследствии Ричард принял от них присягу в обстоятельствах, повторяющих те, что сопутствовали присяге пизанцев, ибо сам он тотчас же подтвердил все свободы, которыми те пользовались в Палестине, и возобновил их привилегии.
Град святого Иоанна Акрского возвышался над мысом, который, в свою очередь, господствовал над морем и над длинным песчаным берегом, простиравшимся до Хайфы. В дюнах петляла речушка, медлительная и заилившаяся уже во времена крестоносцев; она называлась Нааман. Один удачный удар счастливой руки позволил Ги Лузиньянскому захватить единственную высоту вблизи Акры — Торон Рыцарей. Но далее к востоку оставалось немало населенных пунктов; один из них, который крестоносцы назвали Торон Саладина, стал главным лагерем мусульманского войска. Была еще небольшая бухта, прямо на север от Акры, в которую заходили итальянские и франкские корабли, доставлявшие сражающимся провиант, оружие и подкрепления. Большая часть сил франков была стянута к горе Мусард, господствовавшей над бухтой, тогда как храмовники, госпитальеры, генуэзцы и немцы наседали на стены города; пизанцы же занимали площадку к югу от Акры, в устье Наамана. После одной из битв в октябре 1189 года Саладин сбросил туда все трупы, и это отравило и без того нездоровую атмосферу в низменности, по которой протекала речушка.
Второй год осады отмечен лишь затяжным приступом, продолжавшимся в течение нескольких месяцев зимой 1190/91 года; почти все остальное время было потрачено на изготовление новых осадных машин. Король Франции Филипп соорудил новые башни, одна из них называлась Мальвуазин, то есть «Плохая соседка», и использовалась против мусульманской башни, находившейся внутри города и именовавшейся соответственно Малькузин, то есть «Скверная родственница». И осаждавшие, и осажденные перестреливались с башен и метали друг в друга камни. Ричард не преминул позаботиться о запасе камней, еще когда покидал Мессину: он захватил с собой огромные морские валуны — один такой камешек убивал дюжину человек — и двинулся с этим грузом на Саладина. Возле мусульманского лагеря бойцы обнаружили, что с башни в них бросают и пресловутый «греческий огонь» — само название показывает, что речь шла о византийском изобретении. Вообще-то это были глиняные горшки с нефтью, которые швыряли в нападавших и которые воспламенялись, когда сосуд разбивался. Для защиты своих военных машин франки увешивали их свежими шкурами животных или обмазывали горшечной глиной; воины скоро поняли, что нечего и пытаться затушить пламя водой, но если и можно как-то справиться с «греческим огнем», то лишь заливая его уксусом или засыпая землей.
К 1191 году обе стороны пообвыкли и приспособились к войне. Джошуа Проуэр цитирует описание рынка, который был устроен в лагере мусульман: «Рынок, учрежденный в лагере султана перед Акрой, был огромен и занимал большую территорию. В нем было устроено 140 будок для кузнецов. Я насчитал у одного повара 28 котлов, в каждом из которых мог поместиться целый баран… Говорили, что войско обзавелось жилищами: слишком уж долго оно оставалось на одном месте!» В лагере насчитывалось «более 1000 бань, вырытых в земле и защищенных камышовыми и соломенными матами»[39] . Добавим, что в перерыве между боями султан Саладин, часто и по справедливости хвалимый за великодушие и щедрость, многократно присылал груши из Дамаска и другие дары королям Франции и Англии, зная, что и тот и другой заболели и тяжко страдают.
Сразу же по прибытии Ричард действительно заболел, Амбруаз называет его болезнь «леонарди» (то есть львоподобной); наверное, это была «потная горячка» или, быть может, малярия. Очень скоро и Филипп пал жертвой недуга, свирепствовавшего в армии. У больных выпадали волосы и ногти — у Филиппа волосы так и не отросли. Обоим угрожала смерть, тем не менее оба выздоровели: Ричард чуть раньше, чем король Франции. Но не обошлось без потерь: так, Филипп не позаботился об охране своих осадных машин, и они сгорели — вероятно, их подожгли осажденные во время одной из ночных вылазок. Ричард же,
